Одиночество в Вавилоне и другие рассказы

Индеец поздоровался с дородным швейцаром.

— Что тебе сыграть сегодня?

— Позывные радиостанции Кастл-сити, — сказал швейцар. — Понимаешь, Элиас, позывные, и больше ничего. Ты их помнишь: там-тарам-тарарам-пам-па.

— Позывные, сейчас, с удовольствием. — Индеец снял с плеча свой инструмент.

— Но только чтобы с душой, — сказал дородный швейцар.

— Позывные, но с душой, слушаюсь, господин генерал-маршал.

— Не глумись над армией, Элиас, — упрекнул швейцар. — Разве есть такое звание «генерал-маршал»?

— Не знаю, — сказал индеец. — У тебя на груди наверчено столько шнурков, что не жалко самого высокого звания. Итак, позывные.

Конский волос смычка выскреб из пилы мелодию позывных местной радиостанции. Искусно лавируя между жидковатыми снежными хлопьями, приглушенная трель унеслась прочь из города.

— Ах, как хорошо! — с изумлением сказал упитанный швейцар. Сейчас он ничем не отличался от индейца. Он и на самом деле был индеец, но вы замечали это лишь тогда, когда у него делалось печальное лицо, вот как сейчас.

— Удивительно хорошо, — еще раз сказал индеец-швейцар индейцу-музыканту. И, немного промолчав, спросил: — Ты идешь спать, Элиас?

— Да, — ответил музыкант. — Спокойной ночи.

Потом он зажал пилу под мышкой и исчез в узком проходе между отелем и каким-то аристократическим клубом. Проход упирался в выступ небрежно заделанной стены. Получалась пещера, только без потолка. Но снега здесь не было. И земля шагов на пять вокруг была совершенно сухая. А все потому, что вентилятор неустанно вытягивал теплый воздух из бара при отеле и выпускал его в этот каменный мешок.

Индеец наклонился над дырой в стене, достал стеганое одеяло, прожженное во многих местах, закутался в него и лег под теплую струю. Он знал, что усталость скажется очень скоро.

Он лежал и думал: «Вот такой Гольфстрим благоуханий — лучшее снотворное в мире. Слава богу, ни один иллюстрированный журнал не догадался покуда разрекламировать его. Это наша тайна — моя и швейцара, а швейцар никому ничего не откроет, раз я играю ему все, чего он только ни попросит. Пожалуй, не один миллионер, из тех, кого замучила бессонница, с удовольствием заплатил бы мне за рецепт моего снотворного. За снотворное из воздуха, который много раз проходил сквозь легкие других людей, много раз касался фраков и смокингов, из воздуха, который смешался с ароматом целых батарей кампари и виски, джина и мартини».

Индеец прислушался. Вместе с низким гудением вентилятора до него доносились обрывки песен, смех, звон бокалов.

«Воздух уже сделал свое дело, — думал индеец. — И все-таки, даже сделав свое дело, воздух очень добр ко мне и щедро одаряет меня, бродячего музыканта, прежде чем развеяться по континенту. Всю ночь он будет добр ко мне, покуда игроки не встанут из-за столов, а девушки — с высоких табуретов. Пусть им везет, очень везет, игрокам и девушкам. Пусть везет всем людям».

Швейцар заглянул в пещеру и наклонился к музыканту.

— Элиас! — тихо окликнул он.

Но музыкант уже спал.

Тогда швейцар положил возле него целлофановый сверток — несколько гренков и индюшачью ножку, — который ему дали на кухне, и снова занял свое место под навесом крыльца.

— Как же так, без ужина, — пробормотал он и сокрушенно покачал головой.

Одного цвета

Арон Камбер предпринял еще одну попытку.

Я и не думал, что Рейн такой элегантный, — сказал он. — Такой гибкий. Такой стройный. Настоящий юный сердцеед. Не то что Миссисипи у нас в Джимбли… Она такая неповоротливая, неуклюжая, совсем без изгибов. Как толстая миссис… — Камбер выждал, не засмеется ли Джек Дроус.

«Все-таки приятнее, если Джек засмеется первым, — подумал он, — а я тогда подхвачу».

Но Дроус не засмеялся.

«Попробуем еще», — решил Камбер.

— …Как толстая миссис, которую все домашние называют Сиппи и которая слишком увлекается взбитыми сливками.

Дроус и тут не засмеялся. И тогда Камбер решил смеяться в одиночку. Он удивился, как громко это у него получается. Несколько человек засмеялись вслед за ним.

Дроус даже не улыбнулся. Он достал пакет с сухим пайком, развернул коричневый пергамент, вытащил оттуда сырную галету и сердито надкусил ее.

«Нет, к Дроусу не подступишься, — с грустью подумал Камбер. — Мог бы хоть сейчас, перед атакой, поговорить со мной. В конце концов, оба мы из Джимбли. И если с одним из нас стрясется что-нибудь в этой европейской мясорубке, другой сможет зайти к родным и сказать им обычные слова утешения, которых они так ждут: «Я как раз был при этом. Он бежал впереди всех и первый атаковал предмостное укрепление. Его пример увлек всю роту. Пуля сразила его наповал, прямо в сердце. Он совсем не мучился…» Нет, не пойдет Дроус к моим родителям и не станет им ничего рассказывать. Для него негры хуже чумы. С первого дня он и словом не перекинулся ни со мной, ни с другими неграми в нашей роте. Может быть, белые в Джимбли какие-нибудь особенные? Я сам слышал, как Дроус сказал другому белому: «От негров воняет». Тот только постучал себя пальцем по лбу. Но Дроус по-прежнему меня не замечает. А вдруг я сегодня совершу что-нибудь необыкновенное? Например, возьму в плен двадцать немцев да еще генерала в придачу. До сих пор мы были в резерве, а теперь мы на передовой. Позиции фрицев напротив развороченных виноградников. Мы должны отбросить врага на противоположный берег Рейна. Простой и доходчивый приказ, выполняй, и все тут. Что это, никак лейтенант уже подает сигнал? Нет, просто засовывает себе в рот жвачку. А станиолевую обертку он скатал в шарик и двумя пальцами расплющил о каску Дроуса. И Дроус рассмеялся. Теперь-то он смеется. Еще бы. Когда шутит лейтенант, он смеется».

Камбер втянул голову в плечи. Штурмовики пронеслись над исходными позициями. Смертоносные орудия с ревом обрушились на окопы немцев. Серые птицы спикировали несколько раз, уверенно и злобно, прежде чем скрыться за жмущимися друг к другу холмами.

Камбер увидел, как первая волна атакующих хлынула на светло-зеленые виноградники. С берега донеслось яростное тявканье. Недружное, захлебывающееся. Несколько солдат споткнулись и остались лежать на земле. Будто какие-то насекомые оливкового цвета напали на виноградник.

— Вперед! — выкрикнул лейтенант.

Его взвод пошел в атаку. Арон Камбер высоко вскидывал ноги, чтобы не запутаться в цепких усиках. Время от времени над проволокой, над рядами лоз раздавался пронзительный свист. Когда свист становился громче, Камбер бросался в сторону, падал, снова вскакивал и продолжал свою дикую пляску вниз по склону.

«Обхохочешься, — подумалось ему. — Мы похожи на вспугнутых аистов».

Джек Дроус бежал рядом с Камбером. Негр обрадовался.

— Кто первым добежит, тому леденец!

— Заткнись! — крикнул Дроус. — Заткнись, образина.

Спуск стал более пологим. Они достигли подножия холма. У изгороди лейтенант собрал свой взвод. Все оказались налицо. Ответный огонь был очень слабым. Штурмовики, судя по всему, основательно обработали местность. Но тут все увидели танки. Два «тигра».

«Они похожи на два кулака, которые пробиваются вперед, зажав пистолеты, — подумал Камбер. — Кадр из вестерна, крупным планом».