Одиночество в Вавилоне и другие рассказы

Но кинжал! Что с ним будет дальше? Йорг учащенно дышит; разбойник перестал кричать, он говорит тихо и проникновенно. Принцесса должна отдать ему свое королевство, не то… Что «не то», спрашивает себя Йорг.

— Не то я заколю тебя! — кричит чернолицый негодяй, и голос у него срывается.

«Ну не прав ли я? — волнуется Йорг. — С таким кинжалом можно покорить весь мир, даже если ты последняя дрянь, вот как этот разбойник на сцене».

Смотрите, он приводит свою угрозу в исполнение! Он замахивается кинжалом, подлетает к принцессе и колет… нет, нет, прежде, чем острие кинжала проникает сквозь парчовое платье в сердце принцессы, появляется принц. И как лихо он одним ударом меча выбивает кинжал из рук у этого бандита и…

И кинжал скользит по сцене, мимо будки суфлера и — шлеп! — ложится на пол у ног мальчика Йорга. Артисты на мгновение теряются, но потом разбойник, как раз в эту минуту пронзенный мечом, решает упасть замертво.

А перед Йоргом лежит кинжал. Мальчик потрясен. Он нагибается, обхватывает пальцами рукоятку. Кинжал вовсе не такой тяжелый, как ему думалось.

Забыв про все на свете, Йорг ногтем пробует острие. Но кинжал тупой. Йорг нажимает посильнее, и кинжал уходит в длинную рукоятку, все глубже и глубже, пока не скрывается целиком.

Мальчик испуган. Сперва он думает, что испортил кинжал. Потом соображает. Все обман. Игрушка, с помощью которой представляют, чего вовсе и нет.

Медленно и печально подходит Йорг к краю сцены и кладет на нее кинжал.

Никто не обратил на это внимания. Представление идет своим чередом. Искусно и незаметно, как умеют одни актеры, принц, произнося пылкую речь, отгоняет кинжал ногой на середину сцены, где оружие убитого разбойника еще может понадобиться.

Но Йорг больше не глядит на сцену. У него отняли мечту, ничего не предоставив взамен. И теперь с болезненной ясностью он видит, что у шута нос из папье-маше, что золотые волосы принцессы — это парик, что у принца деревянный меч, выкрашенный под бронзу. И еще он слышит шепот суфлера.

Эллебрахт пытается бежать с места происшествия

«Я не учел ширины этой машины, — думает Эллебрахт. — Вот почему все так получилось».

Человек без пиджака снял правую руку с руля и поспешно отер ее о свою грудь. Положив руку на прежнее место, он почувствовал, что она все еще потная, как и лицо и тело. Потная от страха.

«Только из-за ширины, только из-за нее», — подумал он снова. Подумал так, словно кому-то сбивчиво объяснял: ширина машины, новая, непривычная ширина, вот чего я не учел.

Нога Эллебрахта поспешно нажала на тормоз. Машина взвизгнула и остановилась. Прямо перед красным светом, вспыхнувшим на железнодорожном переезде.

«Этого мне еще не хватало, — подумал Эллебрахт. — Не хватало только, чтобы из-за такой мелочи, как проезд на красный свет, меня задержала полиция. Вот ужас! После того, что было…»

С гулким воем мимо пронесся курьерский поезд. Несколько раздерганных всполохов света, перестук, подхваченный ветром свист. Красный сигнал сменился зеленым. Эллебрахт рванул вперед. Включая третью скорость, он от волнения не до конца выжал сцепление. Коробка передач омерзительно заскрежетала.

От этого звука Эллебрахта чуть не вывернуло. «Звучит точно как тогда, — подумал он, — точно как тогда, когда я не учел ширины новой машины. Поэтому все и случилось. И у любого на моем месте случилось бы то же самое. До вчерашнего дня я ездил на «фольксвагене». Все время на «фольксвагене», шесть лет на «фольксвагене». А сегодня с утра первый раз сел на сухопутный крейсер. Будь я в «фольксвагене», я бы без сучка без задоринки проехал мимо. Зато теперь… Не гони, — скомандовал Эллебрахт себе самому. — Не то в ближайшую минуту произойдет новое несчастье. Хотя отсюда уже рукой подать до Карин и детишек».

Карин и детишки. У Эллебрахта застучало в висках. Он пытался успокоить себя: «Тебе пришлось скрыться именно из-за Карин и детишек. Что будет с ними, если ты угодишь под суд, а потом в тюрьму? Четыре кружки пива, которые ты выпил за время конференции, докажут твою вину при проверке, а что потом? Дальнейшему расцвету твоего предприятия придет конец. И не в том дело, что такое происшествие нанесет урон твоей чести. Как это сказал управляющий фирмы «Вальтершейдт и К ^О», когда сбил старушку на «зебре»? Ах да, куртуазный деликт. Нет-нет, подмоченной репутации я не боюсь.

Но тот месяц или полтора, которые мне, возможно, придется отсидеть в тюрьме, вот они меня доконают. За время моего отсутствия конкуренты направят сюда целые полчища представителей и придушат мое дело. Что тогда? Что будет тогда с этой машиной? С новым домом? Что скажет Урсула, которую мы обещали послать в швейцарский интернат?»

— Ты поступил правильно! — сказал себе Эллебрахт в полный голос и сильней нажал на педаль. — Ты поступил именно так, как надлежит поступать отцу семейства.

«Проклятые светофоры! — подумал он и притормозил. — Я хочу домой. Я смогу спокойно вздохнуть лишь тогда, когда машина будет в гараже, а я — в кругу семьи».

Но человек с велосипедом, он-то когда будет в кругу семьи? Человек, который, раскинув руки, словно крест, лежал на обочине? Человек, который лишь слабо шевельнул головой — ты мог наблюдать это в зеркале заднего вида, когда, охваченный безумным страхом перед возможными последствиями, снова погнал остановившуюся было машину. Скажи, Эллебрахт, когда будет в кругу семьи этот человек? Ну-ну, не раскисай и давай без патетики. Ты ведь трезвый деловой человек.

Эллебрахт тупо поглядел вперед и испугался. Он увидел перед собой крест. На своей машине. Крест напомнил ему того человека.

Эллебрахт пытался улыбнуться.

«Возьми себя в руки, — твердил он, — возьми себя в руки. Ты ведь понимаешь, откуда взялся крест. Это просто фирменный знак на радиаторе. Он погнулся от столкновения с велосипедом и стал похож на крест».

Но Эллебрахт ничего не мог с собой поделать, он неотрывно глядел на крест.

«Вот вылезу, — думал он, — вылезу и распрямлю эту штуку».

Он взялся было за ручку дверцы — и содрогнулся. Влажные блики на кресте вспыхнули ярче.

— Скорее бы домой, — простонал Эллебрахт, потея еще сильней. — Я больше не могу. Когда наконец будет зеленый?

Потные пальцы нащупали воротник, пытаясь расстегнуть пуговицу под галстуком, но перламутровая пуговица снова и снова выскальзывала из них.

Зеленый!

Обливающийся потом человек рывком распахнул воротник и сразу взял с места.

«Крест сведет меня с ума, — думал он. — Не могу его больше видеть! Как лежал этот человек! А нашел ли его кто-нибудь? Может, он уже холодный и неподвижный, как этот крест?»