Одинокие люди
Шрифт:
Мы были от нее в нескольких сотнях ярдов, когда из двери вышел человек с винтовкой в руках, и мы были уверены, что за окном стоит еще один, судя по тому, как первый старательно держался от него подальше.
Когда мы подошли к двору, он посмотрел на Мэрфи, потом оглядел нас и сказал:
– Привет, Испанец. Что случилось? Апачи?
– У вас есть пара лошадей?
– спросил я.
– Мы можем купить или нанять на время.
– Заходите.
Внутри было прохладно. Я упал на первый попавшийся стул и положил винчестер на стол. Второй человек, наблюдавший из окна, оставил свой пост и с винтовкой
– На вашем месте я бы вначале пил понемногу.
– Мы так и сделали.
Управляющий станцией облокотился о стойку бара.
– Тыщу лет тебя не видел, Испанец. Я уж думал, что тебя давно повесили.
– Еще успеют, - сказал Джон Джей Бэттлс.
Развалившись на стуле, время от времени отхлебывая воду из ведра, я почувствовал, что прихожу в норму.
Испанец откинулся на спинку стула, понес к губам кружку и посмотрел на управляющего станцией.
– Кейс, сколько ты работаешь?
– Года два, может, два с половиной. Жена от меня ушла. Сказала, что Запад не место для женщины. Вернулась к родственникам в Бостон. Я ей иногда посылаю деньги. Боюсь, что иначе она может вернуться.
– А я так и не женился, - сказал Испанец. Он взглянул на меня.
– А ты, Телль?
Пару секунд я в замешательстве не знал, что ответить. Подумал об Энджи, о том, как я видел ее в последний раз и первый - высоко в горах Колорадо.
– Моя жена умерла, - сказал я ему.
– Она была прекрасной девушкой... чудесной.
– Плохо, - сказал Испанец.
– А ты, Рокка?
– Нет, сеньор, я не женат. Была у меня девчонка... но это было давно и далеко отсюда, amigos. У ее отца было много коров и много лошадей... а у меня - ничего. К тому же я полукровка, - добавил он.
– Моя мать - апачи.
Я глядел в пол, следя за разбегающимися трещинками часто оттираемых от грязи досок. Тело постепенно впитывало потерянную влагу, захотелось спать. Мне нравилось сидеть в этой спокойной комнате, где солнце через дверь нарисовало на полу желтый квадрат, и даже жужжание мух казалось приятным я остался жив.
На руках до сих пор багровела кровь апачей. У меня не было возможности отмыть ее, но я скоро отмою... скоро.
Комната была такой же, как сотни ей подобных, отличаясь только полом. В большинстве домов пол был земляной. Здесь стояло несколько грубо сколоченных столов, несколько стульев и лавок. Потолок был низким, стены глинобитные, крыша сделана из жердей, замазанных глиной. С кухни донесся запах бекона и кофе.
Испанец Мэрфи заворочался на стуле.
– Телль, из нас получится неплохая команда, почему бы нам не держаться вместе?
Из кухни вышел повар с тарелками и сковородкой, полной бекона. Он расставил тарелки и разложил мясо, потом ушел и вернулся с кофейником и тарелкой кукурузных лепешек. Еще одно путешествие на кухню - и он принес объемистую миску frijoles - больших мексиканских черных бобов - и черствый яблочный пирог, порезанный на четыре части.
– Нам нужна пара лошадей, - сказал я, оглядываясь на Кейса.
– Вы их получите, - ответил Кейс.
– Думаю, боссам понравится, что я перевел их в более безопасное место. Мы в любой момент ожидаем нападения индейцев.
Он указал
на бекон.– За это можете поблагодарить Пита Китчена. Он у себя выращивает свиней, называет их индейскими подушками для булавок - их иногда так утыкают стрелами, что они становятся похожими на дикобразов.
Джон Джей Бэттлс, плотный, крепкий парень, взглянул на меня.
– Сакетт... Знакомое имя.
– Так ведь мы познакомились, вот оно и знакомое, - согласился я. У меня не было желания рассказывать ему, кто я такой. Как только он узнает, тут же вспомнит бой в округе Моголлон-каунти и смерть Энджи, а мне хотелось забыть об этом.
– Я все же думаю, что из нас получится хорошая команда, - сказал Испанец.
– Которую повесят рядышком на одном дереве, - ухмыльнулся Джон Джей Бэттлс.
– Вы же слышали, что сказал Кейс.
– Я все равно никуда не собирался, - произнес Рокка.
– Позже, - сказал я.
– Соберемся попозже. Мне надо кое-куда съездить.
Все посмотрели на меня.
– Говорят, моего племянника похитили индейцы. Я еду в Сьерра-Мадре выручать его.
Они подумали, что я сошел с ума, да и я тоже так считал. Первым заговорил Рокка.
– Один? Сеньор, этого не сможет сделать целая армия. Это же убежище апачей, где не смеет появиться ни один белый.
– Мне надо, - сказал я.
– Сумасшедший, у тебя крыша поехала, - внес свое слово Кейс.
– Он еще маленький, - ответил я, - и наверное чувствует себя таким одиноким. По-моему, он ждет, что кто-нибудь приедет и спасет его.
Глава вторая
Лаура Сакетт была притягивающей взгляды, привлекательной, хрупкой блондинкой. Среди темноволосых, темпераментных красавиц испанского происхождения она казалась ослепительно бледным, изысканным цветком-недотрогой, растущем в одиночестве и спокойствии.
Для молодых армейских офицеров, расквартированных в Тусоне и поблизости от него, Лаура Сакетт была несказанно очаровательной, и восхищение ею не сдерживалось тем фактом, что она была замужем. Ее мужем был Оррин Сакетт - конгрессмен Соединенных Штатов, живший в Вашингтоне. Ходили слухи, что они расстались.
Однако никто в городе не знал настоящего положения дел, а Лаура об этом не распространялась, пропуская мимо ушей прозрачные намеки и вопросы.
Поведение ее было безупречным, манеры светскими, голос тихим и приятным. Более проницательные мужчины замечали, что ее рот временами был крепко сжат, в глазах ощущалась неженская твердость, но обычно эти детали скрывала спокойная, мягкая улыбка.
В Тусоне никто никогда не знал Джонатана Приттса, отца Лауры, и никто не был в окрестностях Моры, когда там разгорелась война за землю.
Джонатан Приттс умер. Он был ограниченным, спесивым и вспыльчивым человеком, но единственная дочь его боготворила, а с его смертью ее ненависть к Сакеттам стала яростным, обжигающим стремлением к уничтожению.
Она была свидетельницей того, как ее отца изгнали из Моры, его мечты о земельной империи были разбиты вдребезги, наемные ганмены-убийцы застрелены или посажены в тюрьму. Поскольку Приттс был тщеславным, мелочным и самовлюбленным человеком, он с раннего возраста внушил дочери, что обладает всеми качествами, которые он себе приписывал, и для нее все остальные мужчины стали лишь тенью ее отца.