Одинокий некромант желает познакомиться

…она отозвалась легко.

Стоило избавиться от лишних эмоций, как потянулись чужие.

Обида.

Такая вот горькая-горькая, с легким привкусом браги. Ее варили… где-то варили, тело не сохраняло память полностью, отдельными клочками. Оно помнило легкость, которая приходила после горечи. Или тяжесть.

Боль, появлявшуюся после.

Тошноту.

…скрип кровати. Тело сверху, тяжелое, надоедливое, как и вся возня.

Холодную воду. Полотенце по коже.

Не то.

Но хорошо идет, лучше, чем когда бы то ни было, правда, печати горят, предупреждая, что силы Глеб тратит… ничего.

Ему нужно разобраться в этой памяти, где многое намешано. И снова горечь, на сей раз травяная. А следом тянущая боль. Плод выходит медленно, с каждым разом все хуже.

…обида.

…она бы хотела оставить ребеночка, хоть бы одного, но кому она сама надобна? Так к чему живое существо мучить. Ах, если бы нашелся кто, кто пригрел бы, позвал за собой… побежала бы, полетела бы, позабыла бы всю свою нелепую жизнь.

И хозяйкой стала бы куда лучше, чем иные.

И уж ценила бы.

Если и звали, то только весело время провести.

Глеб не мешал. Ошметки чужой памяти текли сквозь него, задевая собственную душу. Потом придется долго изживать их из себя.

…новый.

…красивый.

Таких у нее давно не было. Такие на Маньку если и обращали внимание, то лишь затем, чтобы скривиться брезгливо. Эти любят помоложе, почище, а лучше, чтобы вообще целок… обещают любовь неземную, а после-то…

…и за ним, небось, вереница девичьих сердец разбитых. И что-то такое тревожное, но… он обещает заплатить. Он сует двадцать пять рублей, а деньги нужны… ох, как нужны… и Манька улыбается, она гнется, небось, не переломится… заглядывает в глаза.

Жжение стало почти невыносимым, но Глеб стиснул зубы. Он держался за ту единственную нить, которая оказалась достаточно крепкой.

…а в кондитерскую не повел.

Никуда не повел.

Спешит.

Другим разом, красавица… и это небрежное слово заставляет душу вспыхивать радостью… еще красавица… остальные-то не понимают, а он увидел, понял… только все одно страх живет.

…приду позже.

Куда?

Позаботься, чтобы нам не мешали. Хороший вечер будет… обещаю… но сама понимаешь, нельзя, чтобы нас видели… общество… слухи. Помалкивай, и будешь вознаграждена…

…она ждет.

А огонь расползается по спине, будто кожа сама плавится. И тьма дышит в затылок, добавляя огню силы. Того и гляди, сожрет самого Глеба. Они могут, ему ли не знать.

…время.

Она помылась.

Она знала, что этакие любят, чтоб баба была чистой, особенно снизу. Она не поленилась согреть воды и мылом намазалась хорошим. Ее снедало волнение.

Придет ли?

Если и нет… деньги при ней.

…темнота.

И тихий стук в дверь. Радость, затопившая Глеба, стыдное предвкушение. И деньги, которые ей суют, а она прячет… еще двадцать пять рублей, немало, она уж и не помнит, когда ей столько платили. Она раздевается. А он смотрит.

Смотрит и…

…просит повернуться спиной.

Она становится к столу, чтобы было на что опереться. Все ж у богатых свои причуды. И успевает вяло удивиться, когда руки его смыкаются на шеи. Боли нет.

Совсем нет.

Глава 35

Глава 35

…в лицо льется вода.

Тонким ручейком. Холодная. Ледяная даже. И воду эту хочется ловить губами, потому что еще немного, и жажда поглотит Глеба, но он просто лежит, раскинув руки, и позволяет воде стекать.

Сил нет.

И опустошенность эта даже приятна. Она позволяет Глебу ненадолго представить, что он — обычный человек.

— Знаешь, дорогой друг, — Земляной наклоняется, и вода исчезает. — Я тебе как-нибудь сам шею сверну. Просто, чтобы ты не мучился.

Спасибо.

Наверное.

Возвращается способность чувствовать. Мокрую рубашку, которая прилипла к телу. Обожженную кожу. Лишь бы печати не повредило.

Тьму, которая спряталась где-то на дне души.

— Я… в… порядке.

— А то… мы тут все… в порядке. Знать бы еще в каком, — Земляной сидит рядом, на коленях, в луже ледяной воды. Впрочем, вода — не худшее, что может случиться с некромантом. Вода высохнет и все, а от крови остаются пятна.

— Я… его… зацепил. Краем. Ее. И его краем. Пить.

Земляной кивнул.

И исчез.

Глеб закрыл глаза и представил, что лежит он не в подвале, к слову, особой чистотой не отличающемся, но на морском берегу. Песочек вот, море шепчет, гонит волны… надо будет вывезти Елену. Ей море должно понравится.

…и услать ее куда подальше. В городе небезопасно. Не для тех, кто связан с тьмой.

Глеба подняли, а к губам прижалась фляга, от которой знакомо воняло травами. Укрепляющий отвар, конечно, всем хорош, но вот вяжущий его вкус во рту держится долго.

— Дед, к слову, отписался… на неделе приедет. И обозвал меня слепым идиотом.

— Значит, с ним все в порядке, — Глеб позволил себе еще немного полежать. — Если обзывается.

Он не знал, радоваться ли приезду старика, либо же готовиться к худшему. Если Земляной-старший решит, что школа — это ненужная тьме роскошь, то… ему плевать на государственные нужды. В той мере плевать, в которой позволяет клятва.

И от доводов он отмахнется.

И…

— В порядке, что с ним станется, — проворчал Алексашка. — Еще требует, чтобы я подыскал себе невесту. Род надо продолжать. А я вот… я думаю, что этот род нельзя продолжать.

Лежать надоело. И Глеб поднялся.

Не без труда. Руки мелко дрожали. И казалось, что от мышечной дрожи этой вот-вот хрустнут кости. Надо будет молока попросить, а лучше сливок. И творога. Творог, правда, Глеб недолюбливал, хотя и отдавал себе отчет в пользе оного.

— Короне, конечно, выгодно иметь под рукой таких, как мы с дедом, но… я устал. Мне всего тридцать, а я уже устал, понимаешь?

— Понимаю.

— И ты…

— И я.

— Тогда зачем школа?

Глеб пожал плечами:

— Может, затем, чтобы таких, как мы, было если не много, то достаточно. Чтобы не все на одного. Тогда, глядишь, и уставать будем меньше.

— Тебе говорили, что логика у тебя кривая?

— Говорили.

Земляной сам хлебанул из фляги и сказал:

— И чего ты видел?