Одинокий пастух

– Едрен батон! Да за такую-то зарплату мне должны завтрак в постель подавать! – говорила она.

По вечерам в домике Сандры собирались для посиделок избранные, приносили что-то вкусное и бутылку-две вина.

У Сандры все было оригинальным. В комнате, где она жила, отсутствовало электричество, а с потолка, вместо лампочки, спускались на канатах качели с большим квадратным, сбитым из досок, седалищем. Днем качели закидывались за штангу на стене, вечером опускались. Такой у нас был необычный стол, а свет – от керосинового фонаря «летучая мышь» и свечей в бутылках, истекающих затейливыми потоками по горлышкам.

Стулья и шкафик у Сандры были расписаны, на потолке приклеены звезды, которые светились в темноте, а над письменным столом плакат с цитатой:

«Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому.

Ларошфуко».

– Кто такой Ларошфуко? – спросила я у Сандры.

– Какой-то старинный французский мужик, философ. Это изречение от предшественников осталось.

Второе изречение, оставшееся от предшественников, висело над окном.

«С точки зрения банальной эрудиции каждый локальный индивидуум стремится к симбиозу личности, поэтому ваше предложение тривиально.

Народный мыслитель».

Сандра ко мне относилась дружески, кажется, даже выделяла меня. Думаю, это началось после того, как я выступила по художественной части.

О дне рождения Сандры я узнала утром и тут же приготовила подарок. В кладовке валялся тигр – большая ободранная игрушка, у которой из боков торчали куски ваты, а глаза были вырваны. Я засунула вату внутрь, торчащие куски ткани натянула и прихватила нитками, потом облепила основу серыми паутинными катышками репейника, приколола глазки – васильки, а вместо носа – сосновую шишку. Фигура казалась мрачной, поэтому я украсила спину тигра оранжевыми пятнами, приделав с помощью булавок головки календулы. Сделала и сама ужаснулась этому монструозному зверю.

Однако Сандра оценила оригинальность изделия, и мой успех явно перешагнул порог ее мастерской, потому что вскоре меня пригласили сделать что-нибудь эксклюзивное для вожатой третьего отряда. Я с удовольствием согласилась, на законном основании удалилась в лес и шлялась там до ужина в поисках грибов, ягод и красивых веточек, в результате чего появилась весьма дурацкая, на мой взгляд, инсталляция, которая, впрочем, вожатой понравилась.

Итак, дни в лагере проходили для меня томительно длинно и скучно, а вечера – весело. Случалось, в мастерскую к Сандре заходил с инспекцией Драконов, и тут отсутствие электрического света и разумная конспирация помогали придать посиделкам пристойный вид чаепитий, тем более вино мы пили из чашек и кружек. Иногда, в хорошую погоду, избранный круг, отойдя подальше от лагерной ограды, располагался вокруг костра, где поджаривались на прутьях унесенные из кухни ломти хлеба и, если везло, сардельки или сосиски, все это запивалось вином и запевалось душевными песнями. Я очень гордилась, что вошла в круг избранных. Сонька, разумеется, к избранным не относилась.

– Что вы там делаете? – спрашивала Сонька, а я помалкивала, только туману напускала. Отвечала за меня Михална:

– Живут богемной жизнью.

Не для Соньки говорила, это мне она объявляла о том, что мои похождения ей известны. А Сонькины глаза загорались жгучим любопытством. Она пробовала вызнать хоть что-нибудь про Сандру и К, но я информации не давала. Когда Сонька сказала, будто Сандра некрасивая, я возмутилась и разразилась гневной тирадой, клеймила мещанские представления о красоте и красивых идиотках, у которых в голове опилки, а закончила тем, что Сандра – художница, и внешность ее соответствует профессии. Она, как и ее волнисто-волокнистая прическа, кожаные брюки, модные блузы и экстравагантные фенечки из бисера, керамики и кожи, выглядит стильно. Я действительно так считала. На мой взгляд, внешность Садры была значительнее и интереснее, чем слащаво-миленькие образцы Барби – кумиры Соньки.

Меж тем по лагерю пронесся слух, что я на ночь рассказываю своим малькам что-то интересное, и Михална пришла с проверкой. Я как раз была у мальчишек и повествовала о самой драматичной истории из Тауантинсуйу – смерти последнего Инки.

Смерть Атауальпы

Испанец Франсиско Писарро, незаконнорожденный сын прачки и дворянина, начал с того, что пас свиней, потом служил солдатом, заработал офицерский чин, а позже с горсткой сподвижников отправился завоевывать новые земли, о богатстве которых ходили легенды. Был он неграмотен, но чрезвычайно предприимчив, смел и ради своих целей готов на все. Две экспедиции в Южную Америку закончились неудачей, а оставленные там испанские послы-разведчики были принесены инками в жертву своему богу. И случилось это все как раз в тот год, когда началась гражданская война между правнуками великого Пачакути.

Уаскар, законный наследник, жил в Куско, и после смерти отца объявил себя Сапа Инкой. Атауальпа был сыном наложницы, дочери вождя покоренного народа, и жил на севере империи, в Киту. Отец сводных братьев, Уайна Капак, был храбрым воином, но любовь к наложнице и их общему сыну помутили его мозги, он завещал разделить империю: Уаскару оставить юг с центром в Куско, Атауальпе отдать север с милым его сердцу Киту, где сам он, надо отметить, и проживал перед кончиной.

Братьям завещание не понравилось, каждый хотел править единолично. И пошли они друг на друга войной. Уаскар был разгромлен и взят в плен, а в Куско началась кровавая бойня. Истребляли весь род Уаскара: братьев, жену, наложниц и детей, а нерожденных вырывали из чрева матерей. Убивали всех его сторонников, столичную аристократию, а также ученых и историков, которые могли оставить память о ненавистном Уаскаре. Их четвертовали, вешали, душили, резали, живыми закапывали в землю, сажали на кол, протыкали копьем. Заодно казнили и простых жителей селений, бывших под властью Уаскара. Плененный Инка Уаскар сидел, привязанный к креслу, и смотрел на все это безумство. Атауальпа меж тем пребывал на родном севере, близ Кахамарки, отдыхал от ратных дел на минеральных источниках. Теперь он остался главным сыном Солнца, Сапа Инкой, и собирался править империей из новой столицы – Киту. Но продлилось это недолго.

Писарро опять высадился в Перу и отправил к Атауальпе послов с дружеским предложением встретиться на главной площади Кахамарки. Инка принял предложение, и вот уже процессия в шесть тысяч человек двинулась к месту встречи. Но там никого не оказалось.

Площадь Кахамарки была треугольной, ее замыкали низкие строения, люди Инки заполнили ее всю. А Писарро так и не появился. Зато вышел священник в белом облачении с молитвенником и крестом, стал говорить непонятные речи и протянул Инке молитвенник, который тот с негодованием отшвырнул. И тут грянул пушечный залп. Это был сигнал. Из строений на площади повыскакивали прятавшиеся там конкистадоры, и началась кровавая мясорубка. Писарро хотел взять Атауальпу живым, он пробился к нему, схватил за волосы и стащил с носилок. В это время инки в паническом ужасе пытались бежать от бешеных всадников, взрывов пушек и мушкетов, плюющихся смертельным огнем. Инки были разгромлены, площадь завалена убитыми и ранеными, среди испанцев потерь не было.

Как сто восемьдесят конкистадоров, имевших две пушки, могли справиться с шестью тысячами инков? Вот так и справились. Говорят, сработал эффект неожиданности, огнестрельное оружие и всадники: инки в глаза не видели ни оружия, изрыгающего огонь, ни лошадей.

Атауальпа предложил за свою жизнь выкуп. Он обещал наполнить темницу, куда его заключили, золотом на высоту поднятой руки, а серебра дать вдвое больше. И потянулись в Кахамарку караваны лам с золотом и серебром. Но Писарро уговор нарушил.

На ту же площадь, где был пленен Атауальпа, его вывели в цепях и зачитали приговор. Он должен был принять смерть на костре за идолопоклонство и многоженство. Однако Инке обещали поблажку: если он примет крещение, то его не сожгут на костре, а задушат. Атауальпа согласился. Никто не упрекнул его в малодушии, просто у инков для загробной жизни требовалась сохранность тела. Так Атауальпа стал христианином, и совершили над ним заупокойную службу. Но какой же ужас объял присутствующих, когда во время обряда наложницы здесь же, на площади, у тела Инки, стали кончать жизнь самоубийством, чтобы сопутствовать ему в загробной жизни.

Так погиб Атауальпа, так погибла великая держава инков. Это случилось в 1533-м году.

Мы любим буги-вуги

Историю смерти Атауальпы и гибель его империи я рассказывала два вечера. Михална осталась довольна, только просила не упоминать о незаконнорожденных и о детях, которых вырывают у матерей из чрева, а также о прочих казнях. Она даже отпустила Соньку послушать меня для повышения ее квалификации. Разумеется, Сонька ничего перенять не смогла, поскольку я являлась единственной и неповторимой в своем роде инкской сказительницей. Потом послушать «про индейцев» безуспешно просились ребята из третьего отряда, они вообразили, что я пересказываю вестерны. Кто-то утверждал, что я повествую о каком-то выдуманном народе, который пишет друг другу письма, заплетая косички из ниток и завязывая на них узелки, что-то вроде макраме.