Одинокому везде пустыня
Шрифт:
– Пожалуй, мадам Клодин. Я очень рада за вас, мадам Клодин!
– Спасибо, мадемуазель Мари. Не зря мой Франсуа говорит, что вы самый лучший человек на свете. И я так говорю!
– Вы смущаете меня, мадам Клодин. Ах, как у вас хорошо, мадам Клодин!
– Мария теперь знала точно - хочешь уважить Клодин, называй ее мадам, и чем чаще, тем лучше. Клодин от этого всякий раз вспыхивала румянцем, и даже ее высокая белая шея краснела пятнами.
Ванная комната, поразившая когда-то воображение Марии, и сейчас понравилась ей своей просторностью, белизной кафельных стен, чистотой и блеском огромных зеркал, но все-таки Мария не преминула
Николь и Мария сели за кофе в библиотеке. Наверное, эта большая комната, разгороженная книжными стеллажами на закоулки и глубоко затененная высокими кустами из сада, была выбрана хозяйкой дома инстинктивно - не меньше Марии она опасалась, что та рассмотрит ее как следует и сделает свои печальные выводы: двенадцать лет - все-таки не шутка… Николь и села спиной к окну, так что лицо ее оставалось в тени, только руки попадали в полосу света, но руки ее так хорошо ухожены, что судить по ним о возрасте хозяйки пока невозможно.
– Боже, как я люблю запах книг!
– сказала Мария.
– Сейчас, в твоей библиотеке, мне показалось, что я у себя дома, в России, в Николаеве.
– Запах книг я тоже люблю, - подхватила Николь.
– Но разница между нами в том, что я их только обнюхиваю, а ты еще и читаешь!.. А у меня тот же повар. Ты помнишь Александера?
Мария утвердительно кивнула.
– Так вот, сегодня на обед я заказала ему баранину по-бордосски. Помнишь, как в самый первый раз?
– Еще бы мне не помнить!
– К обеду приедут и муж, и Франсуа. Представляешь, моя Клодин так и женила на себе бедного Франсуа. И не без твоей помощи, кстати!
– Моей?
– Мария удивленно подняла тонкие, по моде выщипанные брови.
– Конечно. Это ведь ты научила ее делать высокую прическу, и все увидели, какая красивая, какая лилейная у нее шея. Я сколько раз перехватывала взгляды Франсуа, он с тех пор так и пялился на эту курицу, а то в упор не видел. Ты, милочка, ты во всем виновата!
– Что ж, это приятно, - усмехнулась Мария.
– Я вижу, вы живете так же замечательно, как и прежде.
– Да, да, да! За-ме-ча-атель-но-о!
– вдруг передразнила гостью Николь, и слезы закипели в уголках ее глаз, почти черных на затененном лице.
– Ничего замечательного, ровным счетом! Опять я торчу в этой дыре!
А Париж только обещают, обещают и обещают…
– А что маршал Петен?
– спросила Мария, прерывая неловкую паузу.
– Вот он-то все и тормозит. Мой давным-давно был бы уже министром. А маршал все твердит: не время, ты мне нужен в провинции, это гораздо важнее! Вот мы и торчим в провинции! А жизнь - ку-ку… прости-прощай, жизнь!
– Военным министром?
– спросила Мария, чтобы сбить накал эмоций у хозяйки дома.
– Ну а каким же еще?! В военном министерстве его все уважают, там полно его однокашников, тем более что за годы сидений то здесь, то в Алжире, то в Марокко он заслужил Париж - это все понимают…
Николь еще говорила что-то, но Мария уже не слушала ее, а быстро соображала,
как продать пушки с линкора. Может быть, и нет смысла обращаться к самому Петену?.. Большие люди только обозначают задачи, а решают-то их совсем другие, решает так называемое среднее звено. И через мужа Николь это самое среднее звено может оказаться вполне доступным…Приехавшие к обеду генерал-губернатор и доктор Франсуа, кстати сказать, уже в чине полковника военно-медицинской службы, искренне обрадовались при виде Мари. И тот и другой даже обняли ее по-отечески и поцеловали в щеку.
Теперь в просторной и светлой столовой Мария наконец была вынуждена взглянуть в лицо Николь…Что ж, конечно, время безжалостно, но Николь почти не изменилась. Мария была рада, что это так, а не иначе, и на нее вдруг нашло ребячливое, дурашливое настроение. Она чмокнула Николь в висок и шепнула ей на ухо: "Ты молодец, ты отлично выглядишь!"
Николь тут же разулыбалась, тут же забыла, что она "торчит в провинции", что муж еще не министр, и стала такой веселой, такой доброжелательной, какой ни муж, ни Франсуа, ни Клодин уже давно ее не видели; тут следует заметить, что мадам Клодин была приглашена к столу на равных, ее новое положение не оставляло для Николь никакого выбора.
– О, доктор Франсуа, вы уже полковник, поздравляю!
– Мария заметила серебряные нашивки на новеньком темно-сером мундире доктора.
– Да, это шалости хозяина нашего дома, - глухо отвечал доктор, и его обширная лысина и короткая шея стали багровыми.
– Если бы…
– Тебе давно пора быть генералом, - добродушно прервал приятеля губернатор, - все кокетничаешь!
– Пора, пора!
– подхватила Клодин.
– Я уже прикидывала на него генеральский мундир, он ему чудо как к лицу!
– Ну что ты говоришь, Кло!
– Франсуа так смутился, что его багровая лысина даже покрылась бисеринками пота. Он бросил в сердцах на стол салфетку и хотел выйти из-за стола, но Николь усадила его на место.
– Не волнуйся, Франсуа, - добродушно сказал хозяин дома.
– Здесь, в Тунизии, у меня нет для тебя генеральской должности. Вот если переедем в Париж, тогда я обещаю Клодин устроить это в две недели!
– Угу, так нас и ждали в Париже! Одни разговоры!
– ожесточенно буркнула Николь.
Муж взглянул на нее внимательно и промолчал. Наступила неловкая пауза.
– Так давайте же есть баранину по-бордосски!
– призвала Мария.
– Какая прелесть на вид! Какая румяная корочка! А запах…
Гнетущую паузу как рукой сняло, все с облегчением застучали ножами и вилками.
Баранина была нежная-нежная, душистая-душистая, баранина была приготовлена на славу! Наслаждаясь жареным мясом, Мария невольно думала о том, как была права ее мать, Анна Карповна, когда говорила: "В каждом дому по кому". И еще она говорила: "У каждого свои заботы: у кого суп пустой, у кого жемчуг мелкий".
– Если разрешите, я произнесу тост, - взяв в руку бокал с тяжело играющим в нем рубиновым вином, начала Мария.
– Я хочу сказать, что все эти годы помнила о каждом из вас и эта память поддерживала меня в пути. А сегодня доктор Франсуа, можно сказать, спас мне жизнь… Давайте выпьем за вашу дружную семью!
– Мария приподняла бокал над головой.
– Унас, у русских, принято чокаться.
– И она легонько ударила своим бокалом о бокал в руке Николь. А потом все стали чокаться и с Марией, и между собой - бокалы весело звенели, и это всем нравилось.