Одиссея последнего романтика

Дитя мое! очей твоих Так влажно-бархатен привет… Не звездный свет сияет в них — Кометы яркий свет… Лукавой хитрости полна Улыбка детская твоя, И гибок стан твой, как волна… И вся ты, как змея. Ты так светла, что не звездам Спокойным вечно так сиять; Ты так гибка, что разгадать В тебе легко сестру змеям. Дитя мое! так много их По тверди неба голубой Светил рассыпано благих,— О, будь кометой роковой! И дольний мир — ваш мир земной — Богат стадами душ простых… В нем много добрых, мало злых,— О, будь же, будь змеей!

36

Тот голос был ли внятен ей?.. Она Едва ль могла понять слова такие Мудреные, хоть и весьма простые. Прочла она в свой век Карамзина Две повести ^{53} , да две Марлинского ^{54} другие («Фрегат "Надежда"», помнится, была Одна из них). Отборно объясняться Привыкла потому — я должен вам признаться.

37

Но странно, что ее тревожил сон Не Гремин ^{55} с пламенной душою и с усами… Ее герой усами не снабжен — Он, вероятно, сталкивался с вами, Читатель мой, быть может, часто. Он Играет, я сказал; со многими домами Знаком поэтому; ни дурен, ни хорош Собой особенно — на всех людей похож.

38

Чиновник он — и жить не мог иначе, Москвич — но с Петербургом ужился, Привык зимой к театру, летом к даче, Хоть молод, но серьезно занялся Устройством дел карманных и тем паче Служебных: рано он за ум взялся, Как истый петербуржец. Был ласкаем Почтенными людьми и всеми уважаем.

39

Играл же он, во-первых, потому, Что этим путь в дома чиновнической знати Открыл себе свободный — хоть в палате Служил какой-то… а притом ему, Как, верно, русскому не одному, Разгул по сердцу был — а здесь и кстати. Играл он ловко, нараспашку жил И репутацию с тем вместе заслужил.

40

На женщин он смотрел с полупрезреньем, От добродетельных чиновниц прочь Бежал всегда… Искать любви терпеньем Ему казалось глупо и невмочь, В чем был он прав… Свободным наслажденьям Любил он посвящать гораздо лучше ночь. Он был герой, и даже очень пылкой, В танцклассе и с друзьями за бутылкой.

41

И там-то Даша встретилася с ним. Он был хорош, особенно вполпьяна; В минуту эту мог он быть любим; Разочарован был, казалось, очень рано, И, дорожа мгновением одним, Безумствовал. Чем не герой романа, Особенно когда другого нет? Ведь было ей всего семнадцать лет.

42

Он дерзостью какой-то начал с нею. Она краснела, хоть не поняла… Переглянувшись с менторшей своею, Ему на польку руку подала И улыбнулася ему, злодею… Потом уж с ним шампанское пила И глупости девчонка лепетала, Хоть вся, как лист, от страха трепетала.

43

А стоил ли он трепета любви? — Другой вопрос… Не в этом, впрочем, дело, Он был любим… Увы! в твоей крови, Дитя мое, страсть бешено кипела, Рвалась наружу… а глаза твои Сияли слишком ярко, хоть несмело, Стыдливо опускались… ты была в огне… Пусть судит свет — судить тебя не мне!

44

А свет свершит свой строго-неизбежный И, может быть, свой справедливый суд, И над твоей головкою мятежной, Быть может, многие теперь произнесут Свой приговор бесстрастный и безгрешный; Быть может, камень многие возьмут, И в том сама виновна ты, конечно… Ты жизни предалась безумно и беспечно.

45

А впрочем, что ж? Да разве ты одна Осуждена толпой безгрешной и бесстрастной. За то, что ты, как женщина, страстна? Утешься — и не в этом твой ужасный Удел, дитя мое… Иное ты должна Узнать еще… Покамест, сладострастно Раскинувшись… ты грезам предана… . . . . . . . . . . . . . .

46

Но вот она проснулась… С Офицерской ^{56} Коляска мчится… точно, это он, Кому от матушки иного нет, как «мерзкой», Названия… Завоеватель дерзкой, Он, как всегда, разгулен и хмелен… Его немножко клонит даже сон… Но, тем не менее, зевая, он выходит Из экипажа — и к окну подходит.

47

Зевая — правду вам, читатель мой, Я говорить обязан, — да-с, зевая, «Здорово!» — он сказал ей… На такой Привет что отвечать, почти не зная, Она «здорово!» с странною тоской Сказала также… Он, не замечая, С ней начал говорить о том, как он играл И как на рысака пари держал.

48

И Даша молча слушала… И в очи Ему смотрела робко… чуть дыша… При тусклом свете петербургской ночи Она была так чудно хороша… Собой владеть ей не ставало мочи, Из груди вон просилась в ней душа; Болезненно и сладостно тоскуя… Уста ее просили поцелуя…

49

И вот в окошко свесилась она И обвила его прозрачными руками, И, трепета безумного полна, К его устам прижалася устами… И в полусонных глазках так видна Вся страсть ее была… что, небесами Клянусь, я отдал бы прохладу светлых струй, Как некогда поэт, за этот поцелуй.

50

О поцелуй!.. тебя давно не пели Поэты наши… Злобой и тоской ^{57} Железные стихи их нам звенели — Но стих давно уж не звучал тобой… На божий мир так сумрачно глядели Избранники, нам данные судьбой, И Лермонтов и Гоголь… так уныло, Так без тебя нам пусто в мире было!

51

Мы знали все — я первый, каюсь, знал Безумство влажного вакханок поцелуя… И за него я душу отдавал, Когда она, болезненно тоскуя, Томилась жаждой… Но иной люблю я, Иной я поцелуй теперь припоминал… То первый поцелуй, упругий, острый, жгучий, Как молния, прорезавшая тучи.

52

Как молния, по телу он бежит Струею сладкого, тревожного томленья… Как детский сон, он быстро пролетит — Похищенный украдкой… Но волненья, Оставленного им, — ничто не заменит, Но рад бы каждый, хоть ценой спасенья… Так робко, нежно, девственно опять Тот поцелуй с упругих уст сорвать.

53

О Ромео и Юлия! Вы были Так молоды, так чисты: целый мир Вы в поцелуе первом позабыли… За что же вас и люди, и Шекспир, Насмешник старый, злобно так сгубили За этот поцелуй?.. Безжалостный вампир Был автор ваш… наполнил вас любовью, Чтобы вкусней упиться вашей кровью.

54

О Ромео и Юлия!.. Не раз Ночь, ночь Италии, я вижу пред собою, Лимонов запах слышу, вижу вас Под тенью их стыдливою четою, С ресницами опущенными глаз, Увлажненных безумной, молодою, На всё готовой страстью… Божий мир Благословлял вас… дьявол был Шекспир!