Одна беременность на двоих

— Ты доведи машину до дома Аманды, если всё ещё боишься ехать со мной, а потом я сам доеду до дома. Кофе с лимоном подействовал.

— Не дури, — ответила я достаточно жёстко, не понимая откуда взялось абсолютное спокойствие, близкое к безразличию. Я сейчас чувствовала себя работником зоопарка, которому надо накормить тигра и закрыть в клетке, чтобы он не причинил вреда ни себе, ни окружающим. — Тебе надо поспать, станет легче. Я знаю, я так делала, когда мама умерла. Я почти все дни спала.

— Давно?

— Уже пять лет. И это не проходит. Ты его не забудешь, но станет легче.

— Не знаю, — Стив облизал нижнюю губу и закусил её, но потом всё же закончил фразу. — Мы как-то с ним последний раз не хорошо расстались. Он начал говорить, что ждёт Рождества, потому что приедет Аманда. Он ждал её ещё на День Благодарения. Я начал говорить, чтобы он оставил её в покое, а он ответил, что я ни черта не понимаю, потому что никого ещё не любил. Мы поругались, а я пошёл написал Аманде, чтобы она приезжала ко мне в горы, и пригласил его, только он сказал, чтобы я катился к чёрту со своей помощью. А я совсем не желал помогать, я хотел, чтобы он увидел её с подружкой и понял, что она ему не лгала о том, что она… Чёрт, ты можешь мне сказать, она действительно лесби, или Майк был прав, говоря, что это игра, чтобы позлить его.

Взгляд Стива вдруг стал таким, каким был на Тахо и от которого мне хотелось спрятаться под стол.

— Ты можешь мне не верить, но я не знаю.

— Как ты можешь не знать? — Стив выкрикнул этот вопрос так громко, что на наш столик обернулись другие посетители, и закончил он уже шёпотом. — Ты с ней живёшь два года, и как ты не можешь этого понять?

— Более того, — сказала я с усмешкой. — Мы спим в одной постели. Вывод простой: либо я ей не нравлюсь, либо твой друг был просто не тот, кто нужен Аманде. Я понимаю, что тебе больно, и ты ищешь сейчас оправдание всем, ну и себе, если ты действительно их свёл, но делать этого не надо, потому что сейчас это тебя не касается. Это касается только Аманды и их нерождённого ребёнка. А тебе сейчас надо поспать.

Я проклинала себя, но моя рука без моего ведома вылезла из-под стола и накрыла руку Стива, чтобы та прекратила барабанить пальцами по столешнице, потому что этот звук был для меня сейчас сродни скрежету металла по стеклу. Но как я и предполагала, мне ни в коем случае нельзя было касаться его, потому что вторая его рука тут же бросила чашку и накрыла мою, а голос стал до жути низким и сухим, когда он спросил совсем тихо:

— А ты останешься со мной?

Я рванула руку назад, но он уже держал её крепко двумя руками.

— Кейти, ты мне нравишься, очень… Я даже рад, что у вас с Амандой ничего нет, что ты нормальная…

— Нормальная? А она, значит, ненормальная?

— Про неё я ничего не знаю. Она слишком много говорит, и в словах её всегда мало правды. И если ей нравятся девочки, то мне по барабану, потому что она меня не интересует, а вот ты… Кейти, не отталкивай меня из-за одной моей неудачи. Послушай, «Дэвис» не так далеко, я могу приезжать на выходные, а летом я точно устроюсь в «Гугл». Кейти, чего ты молчишь?

Что я молчала? Я жалела, что допила весь кофе, потому что с удовольствием бы плеснула сейчас им Стиву в лицо, чтобы тот окончательно протрезвел, но я даже не могла вырвать руки, потому что он сжал мои запястья будто железным кольцом.

— Я не знаю, какими словами объяснить тебе, что между нами ничего не может быть, — процедила я сквозь зубы. — Ты мне не нравишься, Стив, понимаешь? Ну бывает такое, что человек не нравится. Мне очень стыдно за своё поведение на Тахо, я не хотела тебя обидеть, я просто запуталась…

Он молчал, а я продолжала говорить, чтобы ничего не высказанного между нами не осталось.

— Я понимаю, что на тебя слишком много всего навалилось: с подругой ты расстался, Аманда тут со своим ребёнком, гибель друга… Но это как океан, за большой волной несчастья всегда идут маленькие волны счастья, просто надо уметь их дождаться.

— Ага, — сказал он, наконец-то давая свободу моим рукам, и я тут же засунула их в карман куртки, которую так и не сняла, хотя в кофейне было натоплено. — А если представить, что маленькие волны как раз и есть несчастья, которые планомерно добивают нас? Или же твоя большая волна так собьёт с ног, что не встанешь и захлебнёшься под волнами счастья? Наверное, я недостаточно протрезвел, чтобы вникнуть в твою философию. Идём!

Стив резко поднялся, чуть не опрокинув стул, и даже извинился перед сидящими за соседнем столиком, а потом схватил меня под локоть и потащил на улицу. Я поняла, что взбесила его своим отказом, и как не допустить продолжения виртуального битья тарелок, я не знала. Он не выпустил моей руки, но сбавил шаг, когда мы пошли вдоль ярко освещённых улиц к парковке. Вечером да ещё и в рождественскую неделю в Рино было негде приткнуться, и единственная доступная нам парковка оставалась на приличном расстоянии от кофейни, в которую хотел отвести меня Стив, не желая входить в казино, зазывно пестрящие на каждом углу своими вывесками. Впереди сверкала перекинутая через дорогу цветная арка из букв, гласящих, что это «самый большой из самых маленьких городков», и самый, наверное, несчастный из-за загубленных на «одноруких бандитах» жизней. Я дёргалась на каждом светофоре, потому что мне казалось, что какая-нибудь машина сейчас не остановится. После рассказа Стива мной овладела та же паника, что и после прослушивания сводок дорожных новостей. На одном из светофоров Стив до боли сжал мне руку.

— Тоже о Майке думаешь?

Что скрывать?! Я кивнула.

— Мне его авария вчера приснилась, и я совсем не хочу засыпать опять. Тебе снилась мать?

Я кивнула.

— Ты всё говоришь, что не успел ему сказать, попросить прощения или ещё чего. Всё равно мы не успеваем сказать людям главное, даже если и знаем, что видимся с ними последний день. Мать до последнего скрывала от меня свою болезнь, и я злюсь на неё за это, потому что у меня было меньше месяца, чтобы попрощаться с ней, сказать то, что надо было сказать намного раньше.

— И ты сказала?

Стив остановился посреди тротуара и развернул меня к себе, наплевав на прохожих, которым пришлось обходить нас.

— Нет. Я всё думала, что скажу завтра. Я не хотела говорить. Мне казалось, что если я скажу всё, то её больше ничего не будет держать в жизни. И вместе с этим я боялась засыпать из-за страха, что мне завтра некому будет пожелать доброго утра, да и эта дежурная фраза, сказанная мучащейся от болей женщине, была так глупа… Знаешь, я сидела в классе, все обсуждали, куда поедут на лето, говорили, что не могут дождаться, когда же закончатся эти два месяца учёбы, а я молилась, чтобы этот месяц тянулся как целый год, потому что летом уже никаких планов у меня не будет. И ещё я очень боялась, что зазвонит телефон, и отец скажет, что всё кончено. Я отключала его на время уроков, мне казалось, что если он не зазвонит, то всё будет хорошо, но он всё равно зазвонил.

Я с радостью уткнулась ему в плечо, потому что поняла, что пять лет — это совсем не срок, что сейчас у меня чувство, что я только что отключила телефон и не могу подняться со школьного стула.

— И где твоя волна счастья? — шепнул мне в ухо Стив. — Или ты упрямо перепрыгиваешь её в ожидании новой волны горя?

Я тут же резко отстранилась от него и вытерла рукавом глаза, оставив на куртке след от туши.

— Не передёргивай мои слова, — сказала я резко и сделала шаг вперёд, желая быстрее добраться до парковки.