Одна душа на двоих

Усевшись на свои излюбленные места, они осторожно, еще по-детски боясь близости, приобняли друг друга за талии.

– Ты первый говори.

– Как скажешь, – умиротворенно согласился Талик. – Мне не понравилось, как поступила ты с Хагалом.

Пару месяцев назад они уговорились каждый день обсуждать, что каждому из них в тот самый день не понравилось в другом. Говорить надо было честно и без утайки, выслушивать – без обид, а по итогу приходить к какому-то устраивающему обоих решению. Такой договор возник по инициативе Шенне, одной ночью подслушавшей родительский разговор и почему-то решившей, что так необходимо делать каждый раз.

– Правда? – удивилась девочка.

– Угу. Нет, выглядело дерзко и красиво даже… Однако неразумно все ж.

– Забавно это, – быстро смогла подавить свое возмущение Шенне. – Мне тоже не понравилось, как ты себя повел. Ты перед ним как будто извинялся, будто хотел задобрить… Но это ж он ведь оскорбил нас!

– Ну хорошо, Шенне, – не повел и бровью Талик. – Давай попробую я объяснить, а после мы решим, как будем делать дальше.

– Да, я согласна.

– Как думаешь, Шенне, с чего они нас донимают?

– Не знаю. Думаю, они тупы!

– Навряд ли это. Они справляются с уроками, с работой и письмом. Порой получше нас с тобою.

– Тогда в чем дело?

– Я думаю, что это либо зависть… либо с тобою отношенья наши им кажутся какими-то… неверными, дурными. И потому достойными насмешек, поучений. Как ты считаешь, что вернее будет?

Девочка задумалась.

– Хотелось бы, чтоб зависть. Но верней второе.

– И я так думаю. Ну а поскольку убедить в обратном мы их вряд ли сможем, нет смысла углублять вражду.

– Талик! Но ведь они же бесят!

– И что с того? Пускай себе смеются.

– Если оставить без ответа, они еще сильнее изгаляться будут!

– Тогда, может, ответить честно?

– А это как?

– Да, мы поженимся, но это будет позже. Лун сорок, может, пятьдесят еще. И нет, мы не любились, мы же дети.

Шенне не ответила. Прокручивая в голове подобный сценарий, ей было сложно представить, как поведет себя мерзкий сын кузнеца Варлея.

– Давай попробуем. А чем, как полагаешь, плох мой ответ?

– Он ненависть усиливает к нам, и больше ничего. Не пресекает глупости, а лишь их поощряет.

– Ты думаешь, сверчков он мог заставить меня съесть?

– Я думаю, Шенне, сверчки – не самое плохое.

– Что хуже есть?

– Допустим бы, поймали вчетвером и в руку твою гвоздь воткнули. Все медленно, чтоб дар Бугана не сработал. Могли прижечь железом раскаленным. Дар-камилан залечит, но представь, как больно будет! Могли…

– Талик, довольно, – мурашки побежали по ногам девочки.

– Я думаю, Шенне, пока разумно избегать врагов. До той поры, пока у нас не будет силы их уничтожить, убить по-настоящему…

Шенне понравилась эта полная кровавой решительности фраза, реабилитирующая внешнюю мягкотелость сегодняшнего поведения ее друга. Не менее ей импонировало и предложение мальчика открыто сказать другим детям об их любви – сделать так было одновременно боязно и желанно.

– Талик, мне кажется, для своих лун ты слишком умный, – удовлетворенно она склонила свою голову ему на плечо. – Это от мамы?

– Нет, от ее брата.

– Которого не так давно изгнал Совет?

– Угу.

– Так получается, он наставлял тебя?

– Бывало, – согласно кивнул Талик. – Но до изгнанья все по пустякам. А при прощании вот прямо так сказал: «Сейчас я расскажу тебе о главном в этой жизни. Талик, ты постарайся не забыть!»

– И ты про это до сих пор молчал?! – после небольшой паузы выпалила она.

– Ну да… а надо было говорить?

– Талик, мы друг от друга не должны скрывать, что мы считаем главным! Согласен же? Нам бы вообще не стоило скрывать хоть что-то. Но разве можно умолчать о главном самом?!

– Прости, Шенне, я как-то не подумал, – мальчик виновато опустил голову. – Ты верно говоришь, нельзя.

– Тогда выкладывай.

Последние дядины наставления Талик помнил очень хорошо – они были назубок заучены многократным их повторением. И все же рассказывать о них Шенне было немного стеснительно.

– Вот первое – мне требуется девочку найти, что дорожить мной будет как самой собой иль даже больше. Второе…

– То есть должна тебя ценить я больше, а ты сам? – возмутилась Шенне.

– Послушай дальше, это ж не мои слова.

– Да, ладно, говори.

– Второе – в центр всех решений мне нужно ставить наше с ней благополучие и счастье. Превыше прочего всего.

– И что, общины тоже? – усомнилась девочка, выросшая в обществе превалирующего коллективизма.

– Всего вообще.

– Хм… ладно. Что там третье?

– Вот третье – нам необходимо… учесть последствия решений тех. Как ближние, которые наступят сразу, так и далекие, которые придут потом.

– Как в случае с Хагалом? Это ясно.

– Еще четвертое – решая все проблемы, холодный ум нам должен помогать.

– Холодный – это как?

– Здесь он о том, что думать надо нам бесстрастно и спокойно. Словно проблема вовсе не твоя, а будто бы кого-нибудь другого. Иначе страсть скорей всего возобладает и в итоге заставит ошибиться нас.

– Теперь-то все?

– Ага… Вообще-то, был он умным очень и многому еще мог научить… Мне ж даже не сказали, его изгнали по какой причине.

– Я помню, мама говорила, из-за Яр Мугана.

– Его?!

– Да. Вроде бы не ладили они. А став старейшиной, он Рахму выставил как вора, – пыталась припомнить разговор родителей Шенне.

– Мне Яр Муган не нравится.

– Еще бы! Мне кажется, он добивается ее любви.

– Кого?

– Конечно, твоей мамы!

– Да враки это. У нее ж есть муж!

– И где же твой холодный ум, Талик? – хихикнула девочка. – Раз он подлец, то разве муж его тут остановит? Да и потом, я видела, как он вчера глазел на Альму.