Одна душа на двоих
Шрифт:
В остальном дарованный Борой взор ничего ему нового не открыл.
Когда они добрались, дыхание их совершенно сбилось, лбы покрылись испариной, лица раскраснелись. Из последних сил переставляя ноги, они не увидели ожидавшей их родни, лишь одинокую фигуру чуть выше по мостовой.
– И где ж вы носитесь, поганцы? – издали узнала их Финиста, старшая сестра Талика.
Она покинула родительский дом больше года назад и, занимаясь с мужем полевыми работами, теперь прежнюю семью навещала нечасто.
– Талик, ну ты болван! Мать извелась уже – пропал с обеда! – встретив брата,
– Мы заигрались, – борясь с непослушным дыханием, попытался оправдаться Талик.
– Доигрались вы! – выплеснув негодование, его сестра, как за ней водилось, быстро подобрела. – Давайте побыстрей, пока на поиски не встала вся община.
Ускорив шаг, они устремились на площадь.
– Да что с нами могло случиться? – осторожно подключилась к разговору Шенне. – Нам не впервой опаздывать. К чему тогда волненья?
– Ну, так-то ни к чему, – пожимая плечами, согласилась Финиста. – Да вроде кто-то видел на окраинах чужого. Дня два назад. А может, не чужого, а показалось им. Когда ж вас спохватились, припомнили, надумали себе дурного.
– Зачем бы мы ему?
– Да кто их знает, братец! На то они, видать, и чужаки.
– Как папа? Зол?
– Нет, но вот Яр Каир…
4. Разлука
Несмотря на их опасения, детей в тот день совсем не ругали. Родные были рады их целости и невредимости, слегка журили, но больше обнимали. А Яр Каир, выпустив весь свой гнев еще до возвращения внучки, не сказал ни слова, лишь молча смотрел на нее и как-то болезненно улыбался.
За ужином мальчик сделал еще несколько открытий.
Во-первых, ширина кокона из вихрей-змеек, судя по всему, зависела от возраста. У них с Шенне совсем маленькая, у прочих детей – в полтора-два раза больше, а у старшего поколения – почти два с половиной метра в диаметре.
Во-вторых, цвет змеек тоже сильно различался. У его мамы с папой, как и у родителей Шенне, цвет был почти серым, с легким розовым оттенком. Зато у Яра Каира, старейшин и еще нескольких взрослых вихри были почти чистыми розовыми. Учитывая, что розовый цвет давали маленькие лепестки, это, по мнению Талика, могло означать лишь то, что у них все серые листочки должны были плотно зарасти маленькими ворсинками.
Наконец, цвет змеек-вихрей не зависел от освещенности – он всегда был одним и тем же, а сами вихри совсем не отбрасывали теней.
Получив на раздаче свою краюшку хлеба и фрукты, предназначавшиеся для завтрака, он, сильно за день уставши, едва добрел до дома, где его еще ждала отложенная с обеда работа в саду.
На следующий день Талик встал позже обыкновенного. Отец уже ушел на стройку, а мама, стараясь вести себя тише, занималась шитьем.
– Тебе привет, мам, – устало пробормотал мальчик и только тогда заметил, что мамины змейки сильно за прошедшую ночь порозовели.
– Привет, Талик! Как голова твоя – болит? – перед сном он жаловался ей на усталость. – И ты чего так смотришь на меня?
– Да ничего, мам. Голова нормально.
– Тогда за завтрак и бегом к Яру Багуру!
– Да, хорошо…
Мальчик перевел взгляд на собственное тело и обнаружил своих «змеек» тоже розовыми. За время сна его серые листики тоже густо поросли новыми розовыми лепестками. Оставалось лишь разобраться
с тем, как и куда будут пропадать эти лепестки до вечера.До полудня Талик разнес десяток предписаний старейшины, все больше и больше привыкая к вихревым змейкам вокруг других людей. Конечно, видел через них он много хуже, зато уже не шарахался от чужих коконов в сторону, смело цепляя туловищем их бока. По розовым лепесткам у него уже тоже была догадка, подтвердить которую он собирался на уроке у Кальина.
Подходя к хижине наставника, Талик присмотрелся к медленным листочкам, поток которых соединял их с Шенне, и по его направлению определил, что она, скорее всего, уже там. Желая увидеться с подругой еще до начала занятий, он ускорил шаг.
Шенне пришла на задний двор старика Кальина примерно за десять минут до его появления. Талика не было, остальные дети почти все были в сборе, тогда как наставник еще задерживался.
Ночь у нее выдалась неспокойной – снился бородатый чужак, умирающий Талик, их взаимное признание, первый поцелуй. К полудню девочка уже чувствовала вялость, несмотря на которую собиралась твердо придерживаться вчерашнего уговора.
«Ну что, придумал?» – хотелось сказать ей, проходя мимо смотрящего на нее исподлобья Хагала.
Сдержалась. Оседлала свой камень, бесстрашно развернулась к остальным.
– Скучаешь без любимого? А, Шенка? – снова напрашивался на неприятности сын кузнеца.
– Немного, – как можно спокойней ответила она, хотя сердце ее вмиг взволновалось, – Хагалек.
От последнего она себя удержать не смогла, ведь тот назвал ее не как человека, а как собаку, которых часто нарекали пренебрежительными человеческими именами.
– Так что? – специально повысил голос мальчик. – И правда его любишь?
– Да, правда, – уже тверже ответила Шенне, хотя пальцы ее рук покрылись мелкой дрожью. – Почему так любопытно?
– Э… – мальчик обомлел в глупой улыбке. – Э… – начал он оглядываться по сторонам, будто ища какой-нибудь подсказки.
– Чего?! – вконец осмелела она. – Если тебе я нравлюсь, то забудь! Ты ж видишь – мое сердце занято!
– Ну… ну… – растерянно посмеивался Хагал.
Несколько ребятишек стали посмеиваться вместе с ним, настолько потешно он выглядел в своей растерянности.
– Ну, – решил достать проверенные козыри мальчик, – и того уже? – как и днем ранее, он заговорщицки похлопал друг о дружку ладошками.
– Хагал, да мы же еще дети! – с интонацией поучающего родителя ответила девочка. – Вот женимся, тогда конечно. Чем мы прочих хуже?
– Да ничем, – вероятно, привычная для него роль старшего вынудила мальчика ответить на пикантную тему «по-взрослому». – Ну как-то рано вы, ребята… как-то рано!
– Так сердцу приказать нельзя, – также по-взрослому изрекла Шенне.
– Хм, ну и ну! – осуждающе покачивая головой, былой задира отвернулся.
Пара девочек с ближних камней мигом подскочили к Шенне. Первая доверительно схватила ее за руку, другая лишь навострила уши.
– Шенне, ты это все серьезно? – зашептала первая. – У вас любовь?
– Да, я ж сказала, – тихо подтвердила Шенне. – Разве это дурно?
– Нет-нет, – поспешила оправдаться та, – пожалуй, только смело. А поцелуи… были?
– Был однажды, – румянец окрасил девичьи щеки.
– Ух! Вот же ты даешь!