Одна ночь (сборник)

— А ведра у них нет? — спросил Загинайло.

— Опоздал, миноносец, — засмеялся веселый пограничник. — Ведро подполковник уже хапнул, хлещет, как из брандспойта, в подсобном помещении, сейчас принесет сдавать на радость врачам.

Загинайло с полученной банкой отправился в то место, которое по-русски называется нужник, а по-морскому гальюн. На двери действительно была прикреплена кнопкой бумажка и на ней начертано синими чернилами: подсобное помещение. В этом помещении страшно ударяло в нос хлоркой. Три отделения с перегородками, два заняты майором и подполковником, одно свободно. Окно замазано белой краской, посередине чей-то свободолюбивый коготь процарапал на стекле лунку, поглядев в которую, можно было наблюдать кусочек Гороховой улицы. Должно быть, и у майора, и у подполковника дело шло туго, у одного вовсе ничего нельзя было выжать из пустой цистерны, у другого цедилось по капле. Загинайло, в отличие от них, недолго любовался пожелтелой раковиной унитаза в ржавых потеках и слушал музыку неисправного бачка, в котором пела, переливаясь через край, вода.

Вручив свой сосуд с жидкостью санитарке, Загинайло последовал дальше по коридору — сдавать кровь. В коридоре, узком, как кишка, стояли, прижавшись к стене, затылок в затылок, гуськом понурые парни. Свободного пространства хватало только, чтобы пройти кошке. Тоненькая медсестра в чистеньком, как ландыш, халатике протиснулась боком, неся над головой поднос с анализами, то бишь стеклянными колбочками со свеженабранной кровью. «Посторонись!» — кричала она грубым, не склонным к любезности голосом. В конце коридора — оцинкованная дверь, как в мертвецкую. Впускали по звонку. Строго-настрого. Раздавался резкий звонок, пронзая насквозь уши всей длинной очереди. Через минуту — другой. Пауза. Затем звонок следовал за звонком беспрерывно, лавиной, сливаясь в одну, раздирающую барабанные перепонки, зверскую трель. В дверь устремлялись, заголяя на бегу руку. Из двери вылетали с комком ваты на окровавленном пальце. Весь пол был устлан этими кровавыми комками. Коридор молниеносно очистился от половины очереди. Лейтенант-пограничник вышел из этой двери бледный, как мертвец, зажимая средний палец на правой руке в кулаке левой.

— Это вампирня! — сказал он Загинайло загробным шепотом. — Сидят сто ведьм за столиками, все на тебя шприцы нацелили, глаза сверкают! Ужас! Живым не выйдешь. Давай, друг, задний ход!

Но Загинайло, не послушавшись доброго совета, храбрым шагом вступил в кабинет. Всё так и оказалось, как предупреждал пограничник: в просторном помещении за столами в два ряда, как на какой-нибудь кровососной фабрике, сидели женщины в белых медицинских халатах. Тут были все возрасты, от восемнадцатилетних юных девушек с розово-свежими, как персик, щечками до безобразных жаб-старух, седых и покрытых морщинами, которым уж давно перевалило за семьдесят. Тут были представительницы всех племен и народов. Загинайло встал как вкопанный, как в поле посреди стаи голодных волчиц. Его позвала бурятка с ближнего к нему стола, она зловеще махнула ему рукой. Загинайло отважно присел за ее стол. Бурятка обращалась с его предназначенными для процедуры пальцами, средним и безымянным, весьма бесцеремонно и даже грубо, протерла спиртом и вонзила иглу. Загинайло смотрел, как наполняется его кровью объемистая колба.

— Не смотрите! — потребовала бурятка. — Это мне мешает работать. Многие от вида крови падают в обморок. Теперь такие слабонервные мужики пошли, аж противно! Психопаты и неврастеники. Достаточно. Можете идти!

Загинайло, поспешно встав, неловким движением задел стол с препаратами и чуть не опрокинул его.

— Осторожно, медведь! — зло закричала на него бурятка. — Пьяный, что ли? Да что говорить, ясно, пьяный в драбадан, небритый и пахнет скверно, мерзостью какой-то. После принятия алкоголя, к вашему сведению, трое суток нельзя анализы сдавать! Так что я умываю руки, если у вас найдут в крови недопустимое присутствие спирта. Так и знайте!

Загинайло, напутствуемый этими криками бешеной бурятки, вышел вон немного смущенный, но ничуть не поколебленный в своем стремлении преодолеть все ступени медицинских испытаний, чего бы это ему ни стоило.

Опять сверился с медкартой. Следующий этап — флюорографический кабинет. Ему объяснили, что надо вернуться в то здание, откуда он начал этот тернистый путь. На этот раз не лезть вверх по лестнице, а прямехонько катиться в подвал, там много поворотов, заблудиться запросто, там уж немало народу пропало без вести, в списке значатся как проходящие медкомиссию, а налицо — нет их, кого месяц, а кого и год ищут, отыскать не могут. Вот и мотай на ус. Выслушав мрачный рассказ сведущих товарищей, Загинайло взял курс на флюорографический кабинет. Следуя подробным указаниям, он опять зашел с тыла здания, спустился по крутой лестнице в подвал и довольно долго странствовал в низеньком подземном коридоре, который извивался, как червь, в недрах земли. Наконец, он уперся в тупик. Стальная дверь, гладкая на загляденье, ни ручки, ни звонка, ни глазка. Ничего! Загинайло грохнул кулаком. Подождал, прислушался. Глухо. Тогда он стал дубасить изо всей силы, с интервалами, что-то вроде громовой азбуки морзе.

Отбил кулак. Никакого эффекта. С той стороны не отзываются ни на удары, ни на крик. Загинайло решил, что те, кто его сюда послали, подшутили над ним, и уже повернулся идти обратно, как дверь разверзлась. Суровая старуха в халате смотрела колюче.

— Флюорографический кабинет здесь? — спросил Загинайло.

— Что? — переспросила старуха грозным голосом. Так обычно говорят тому, кто сморозил какую-нибудь нелепость.

— Здесь флюорография, спрашиваю? Ну, или рентгеновский кабинет по-другому? — потеряв терпение, свирепо прорычал Загинайло.

— Если не здесь, так где, черт вас всех побери!

— Здесь, здесь! — гаркнула старуха. Услышала, наконец, глухая карга. — Ты восьмой. Раздевайся догола и бегом к аппарату! Семеро одного ждут! У нас по партиям. Пока партия в восемь человек не наберется — не принимаем.

Загинайло вслед за старухой вступил в предбанник. Там было не теплей, чем в ледяном погребе. У стены выстроились в шеренгу семь мужчин, все нагие, от макушки до пят, как Адамы, ни ниточки на всем посинелом теле. Вешалок непредусмотрено, одежда всех семерых свалена кучей на лавке. Хоть и голые, все семеро глядели соколом. Даже не очень посинели, даже почти и не дрожали, по крайней мере, успешно боролись с дрожью, кое-кто слегка лязгал зубами, кое-кто приседал, а кто растирал себе руками плечи и грудь. Народ военный, закаленный. Появление Загинайло вызвало всеобщий бурный восторг.

— Вот и восьмой! — заорал первый в шеренге, гордо стоящий голышом во главе этой команды адамитов. Он был на голову выше всех, с синим пузом и усами, как у Буденного.

— Эй, флот, где тебя носило! По каким морям! — закричал последний в шеренге голыш, в котором Загинайло узнал лейтенанта-пограничника. — Скидай скорей с себя тряпки! По-военному! Секунду даем! Иначе нам тут всем крышка! Смерть лютая от замерзания! — лейтенант, принявшись энергично растирать себя руками и приседать, чтобы согреться, запел раздирающим душу тоскливым голосом: «В той степи глухой замерзал ямщик…»

Тут, в шеренге, были знакомые уже Загинайло и майор, и подполковник. Когда Загинайло, голый как все, присоединился к мужскому братству и замкнул шеренгу, лейтенант-пограничник, стуча железными зубами, стал ему объяснять:

— Понимаешь, у них тут такой порядок — не принимают, пока полная обойма не наберется. Чтоб аппарат зря не тратил рентгеновские лучи, а сразу всех прострелил, очередью из автомата: тра-та-та! К чертям собачьим!

Дверь в кабинет приоткрылась, свежий ледяной ветерок обдул ноги. Сильный женский голос басом скомандовал изнутри из гулкого помещения:

— По порядку номеров! Первый — вперед! Марш!

Синепузый, похожий на Буденного усач, как застоявшийся конь, ринулся внутрь кабинета. Не минуло и двух минут, как он влетел обратно в предбанник и уже натягивал на себя всю свою сбрую, брошенную в общую кучу на лавке. Он оказался капитаном по снабжению. Басистая медсестра опять скомандовала в раскрытую дверь, и к аппарату помчался второй, будто бы бегун-марафонец, перенявший эстафету. Очень скоро тем же манером призвали и Загинало к рентгеновскому аппарату. Он и замерзнуть не успел. Зараженный общей спешкой, он враскачку, неуклюже, грузен и тяжел корпусом, побежал на властный зов медсестры-флюорографички, ощущая голыми ступнями холодящие плитки серо-голубого кафеля.

— Шевелись, красавчик! — весело закричала, подбадривая его, медсестра. Это оказалась низенькая, крепенькая, как кубышка, женщина сочного возраста с непропорционально большой головой и очень крупным носастым лицом, жидкие соломенные волосы, остриженные под скобку, не совсем аккуратно, торчали клочками.

— Лезь сюда, красавчик! — приказала эта командирша в халате. — Руки на пояс! Грудь к экрану! Живот втянуть! Дышать! Не дышать! Кругом! Спиной к экрану! Дышать! Не дышать! Всё! Слезай! Результат через два часа.