Одна ночь

Филомена чувствовала себя ненамного лучше, если честно. Насмешки в школе, домогательства репортеров… Все оказалось намного хуже.

Я нервничала, боялась выйти на улицу, боялась, что все увидят мое состояние, раскроют содеянное мною.

Мелисса продолжала говорить, ее голос доносился сквозь мои спутанные мысли…

— Что ты об этом думаешь, Андреа? Мне бы хотелось сперва услышать и твое мнение…

— А? — Я сидела на кресле, осматривая их троих.

Томас, Мелисса и Филомена смотрели на меня, чего-то ожидая.

— Простите, я не расслышала.

Мелисса вздохнула, но затем сочувственно улыбнулась.

— Я говорила о том, что вы справитесь, девочки, вам нужно пережить эту бурю. Вот что я думаю. Думаю, после того, как вынесут приговор, они наконец успокоятся. Дети в школе обо всем забудут, и все вернется на круги своя.

— Или? — надавила я, чувствуя, что альтернатива может оказаться еще хуже.

— Или, — вступил Томас, — вы останетесь жить у моей мамы в Индиане. И это мой выбор для вас обеих, девочки… — Мелисса предостерегающе посмотрела на него. Я слышала о его матери раз или два за ужином, и речь шла о плохой крови.

— Сейчас это довольно подходящее место, — предупредил Томас. — Она живет на маленьком ранчо вблизи Мэдисона, штат Индиана. Городок небольшой, тихий, детей меньше, чем здесь. Она готова вас принять. Мама старомодна, но добра… И это шанс, чтобы убраться отсюда. Закончить последние несколько лет без нападок со стороны одноклассников.

— Но я едва знакома с бабушкой Нордстром, — сказала Филомена, прежде чем я успела ответить, — Думаю, что виделась с ней… один или два раза за последние пятнадцать лет? И случившееся здесь последует за нами, также, как и здесь. Дети все узнают, СМИ тоже, а затем они набросятся на нас.

Хотя сперва это звучало убедительно, Филомена высказала хорошую мысль.

Мелисса и Томас обменялись понимающими взглядами, они что-то скрывали…

— Я не хочу, чтобы ты уходила. И буду безумно скучать. По вам обеим, — добавила Мелисса, взглянув на меня. С ее стороны это было проявление доброты, но не обязательно было это говорить.

— Но, если вы так хотите, тогда я думаю, что мы можем сменить вам имена. Это займет несколько месяцев, но вполне возможно. Вы можете сменить прически, одежду и переехать в Индиану с новыми именами. Лишь до тех пор, пока все не утрясется.

Мы с Филоменой смотрели друг на друга, широко раскрыв рот и глаза.

Сменить имя?

Это казалось до абсурда смешным, но в тоже время, крутым. Я имею в виду, что девочки — подростки часто мечтают о том, чтобы сменить свое имя.

Во мне всколыхнулись воспоминания о нас с мамой, когда мы выбирали себе имена единорогов из журналов, которые отправляли нам домой из школы. Она была Стар Роуз, а я Айви Рейндроп. Так глупо… Все это вспоминать. Но думая о том дне, как мы катались по полу и смеялись, называя друг друга новыми именами…

— Мы можем выбрать себе имена сами? — тихо спросила я.

Томас и Мелисса обменялись еще одним взглядом.

— Не вижу этому препятствий, — пожал плечами Томас.

— Я хочу, чтобы меня звали Айви, — сказала я, набрав побольше воздуха. Я пыталась представить себя таинственной и прекрасной, словно плющ (Айви (Ivy) с англ. — "плющ", прим. переводчика.)

Явно не убийцей.

— Хорошо, что насчет тебя, Филомена? Какое хочешь имя? — спросила ее мама, подмигнув. Наблюдая за повседневными обменами между матерью и дочерью, я иногда чувствовала боль внутри, потому что скучала по своей маме.

В Индиане мы были бы на равных условиях. Сироты. И хотя предстояло жить у ее бабушки, Филомене она была чужой.

— Я ненавижу свое имя, — скрестив руки на груди сказала Филомена.

— Ну, для нас это новость. Мне всегда казалось, что оно тебе нравится, дорогая, — хмыкнул Томас.

— Оно слишком долго произносится, слишком сложно и невозможно проговорить по буквам. Вы только посмотрите на газеты! Каждый день кто-то допускает ошибку. Думаю, мне нужно более легкое имя, простое и короткое. Что-то, из-за чего никто не станет поворачивать головы или громко произносить его…

— Что насчет Пэм? — сказала я, толкнув ее локтем под ребра. Я пошутила, но в ее взгляде появился радостный блеск, покачав головой, она решилась.

— Пэм, — уверенно произнесла она.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

НАШИ ДНИ

— Как ты могла? — Пэм переводила взгляд с меня на мертвого мальчика на полу. Он выглядел совсем ребенком, едва ли в нем было больше 140 фунтов (прим. переводчика — примерно 63 кг) и не выше 5 футов и 4 дюймов (прим. переводчика — около 163 см).

— Я этого не делала, — твердо сказала я.

— Этот мальчик… Неважно, приставал он к Делани или нет, но у него есть мать. Сестра! О чем ты, черт возьми, думала?

Если бы моя кровь смогла закипеть, то это точно произошло бы.

— Я. Его. Не убивала!

Но Пэм качала головой из стороны в сторону, словно не верила мне. После всех этих лет мы почти стали сестрами. Я никогда прежде не лгала ей.

С чего бы мне теперь начинать?

— Я нашла его под кроватью. Он уже был… В таком состоянии.

Я уставилась на болезненные раны на его груди. Они выглядели нереальными, словно визажист нарисовал их. Но мальчик был бледным… мертвым.

— Кто-то накачал меня наркотиками. Вот все, что я знаю. И не кто-то. Мы точно знаем кто это. Фил. Он вернулся, поверь мне!

Комната кружилась.

Как давно я ела?

Хоть убейте, но я не могла вспомнить, что ела за последние два дня. Я чувствовала слабость, тошноту. Словно в любой момент могла упасть и потерять сознание…

— Ладно, — торжественно произнесла Пэм, накрывая простыней его тело и лицо.

— Ладно?

— Хорошо. Я тебе верю. Просто не могу понять, зачем… Как… Почему Фил убил того, кто издевался над твоей дочерью и какого-то незнакомца, спрятал их в твоей комнате, пока ты спала? Что- то здесь не сходится, вот к чему я клоню. Если он хотел отомстить, то просто убил бы нас! И ты знаешь, что мы сделали, верно?

Я мысленно задумалась о пустых сумках для гольфа, вниз по половицам к пиле в подвале с острыми, как бритва, лезвиями…