Одна ночь

Районный центр, куда они прибыли накануне вечером, раскинулся в живописном месте. Холмы, кряжи, бугры и склоны, низины, лощины и овраги, по самой широкой и глубокой балке то ли протекал ручей, то ли катилась речушка. Меж домами росшие кучно деревья образовывали островки леса. Но сейчас было не до созерцания всей этой красоты - гигантская очередь отбивала охоту. Лишь Койт сказал Хельмуту, что великолепная здесь местность, напоминает чем-то Отепяа или Каркси. В Отепяа Койт побывал однажды со школьной экскурсией, в Каркси его нога не ступала, назвал просто так. Хотя и не совсем, потому что по описаниям и фотографиям представлял Каркси именно таким - в холмах и долинах. Книга была для Койта все равно что жизнь, мало того, книгам и вообще печатному слову он верил больше, чем жизни. В этом смысле Койт был прямой противоположностью Хельмуту Валгепеа. Жизнь казалась ему подчас скоплением случайностей, в которых книги устанавливали свой порядок, выводили из дебрей фактов твердые закономерности, книги и мыслили разумнее и схватывали существенное. Койт оставался кни-говером, впоследствии из-за этого он попадал в критические положения: спустя несколько лет после войны дошел до того, что вообще закрывал глаза на действительность. А спустя еще с десяток лет отверг книжные премудрости и мучился еще больше. Наконец заново слатал свою веру, но стал мнительным и всех во всем винил и ненавидел.

– Стоять нам здесь, самое малое, три часа, - сказал Валгепеа.

– Вот там, где балка ширится, у высоких елей, наверное, озеро, - с восторгом оглядываясь, сказал Койт.

– Человек триста, если не больше.

– Конечно, озеро, земля такой не бывает, смотри - ровное как стол.

– Пропустить за час сотню голодных этот закуток не может. Враз туда больше двадцати не втолкнется.

– Куполовидный рельеф. Хотя нет - друмлинный.

– Люди все прибывают, хватит ли на всех?

– Сколько берез! Весною роща - настоящее диво. Россия - страна берез.

– Говорят, здесь тоже гуляш дают. С картофелем гуляш не плохо. Собственно, что такое гуляш? Раньше нас такими блюдами не кормили. Котлеты были, карбонат, свиная поджарка или баранья грудинка и окорок, еще шницель по-венски, телячья поджарка, дичь, бифштекс - всего и не упомнишь. Но гуляша не было. В России везде гуляш.

– Гуляш не русского происхождения, это венгерское национальное блюдо, из жирной говядины с приправой, с добавлением лука, овощей, красного перца и прочих пряностей, - уже сердясь, пояснил Койт. В этот миг Валгепеа казался ему чревоугодником, у которого нет ни малейшего чувства прекрасного.

– Преклоняюсь перед тобой, Альберт. Я и не знал, какой ты знаток кулинарного искусства.

– Никакой я не знаток, - отверг тот похвалу Хельмута Валгепеа. Прочел где-то. Наверно, в поварской книге.

– И запомнилось?
– удивился Валгепеа,

– А мне все, что я читаю, заломинается.

– Быть тебе профессором. Если в живых останешься.

Пророчество Хельмута Валгепеа пришлось Койту по сердцу, он, правда, старался быть выше мещанского тщеславия и пустого важничанья, но похвала эта все же была как бальзам на душу. Тогда, в очереди, никто из них не мог и предположить, что предсказанное Валгепеа едва не сбудется - до докторской степени и профессорского звания Альберту Койту останется всего шажок. В шестьдесят четвертом году он напишет докторскую диссертацию о роли морального фактора в период развернутого перехода от социализма к коммунизму, но к защите его не допустят, диссертацию сочтут чересчур общей, среди прочего его будут критиковать за то, что он незаслуженно отодвинул на задний план принцип материальной заинтересованности. Ему посоветуют дополнить работу статистическими выкладками и осмыслить проблему с новых жизненных позиций, чего Койт не сделает. Он останется кандидатом философских наук и доцентом. Но в тот морозный день ранней зимы никто из них не знал, что будет с ними потом. Валгепеа чертыхался, потому что очередь продвигалась слишком медленно, а Койт пытался обратить внимание его и Маркуса на озеро в конце балки. Но Маркуса занесенное снегом озеро тоже не интересовало.

В очереди стояли попеременно. К столовой они пришли вместе, все, кроме Юлиуса Сярга, который остался сторожить вещи. Через час сообразили, что стоять можно поочередно. Сами собой образовались две группы. В одну вошли Койт, Валгепеа и Маркус, в другую -" Яннус, Дагмар и Юлиус Сярг. Боцман Адам был чем-то занят, а Марию Тихник из-за больных ног ох дежурства освободили. Дагмар тоже предложили посидеть в теплой райисполкомовской приемной, покуда подойдет время, но Дагмар ответила, что ей надоело киснуть в четырех стенах, и это, по мнению Яннуса, опять-таки было добрым знаком. Дорога вроде и впрямь хорошо влияла на Дагмар, в поведении ее все больше сказывался прежний характер. А прежняя Дагмар была деловитой и темпераментной женщиной, которая быстро осваивалась в любой обстановке. У нее было много поклонников, но она держала их на дистанции. Не возражала против мимолетного флирта, даже Яннус пытался в свое время приволокнуться за ней, но дальше поцелуя дело не пошло. Правда, подружки давали понять, что Дагмар вовсе не такая святая невинность, но Яннус считал, что все это от черной зависти. По мнению Яннуса, Бенно - ее единственное и поистине глубокое увлечение. Сам Яннус никакой ревности к нему не испытывал, приударял он за Дагмар еще в школьные годы. Хотя тогда, семь-восемь лет тому назад, он страшно переживал из-за того, что Дагмар оставила его и бегала на танцульки с другим парнем. Яннус танцами не занимался. Он философствовал и горел желанием перестроить мир, соперник же его, Мати, слыл паркетным львом, а Дагмар, как всем девчонкам, безумно нравились танцы. Для самоуспокоения Яннус назвал учившуюся в последнем классе гимназии Дагмар вертушкой, дал себе слово никогда не танцевать. Клятву эту он сдержал. Через несколько лет они все же оказались большими друзьями. Яннус стал даже по-своему доверенным лицом Дагмар. Поэтому и пропускал всякие сплетни мимо ушей, ему казалось, что он понимает Дагмар куда лучше ее одноклассниц и подружек. До знакомства с Бернхардом Юхансоном Дагмар нико-' го по-настоящему не любила. Влюбляться она могла, но любить - нет.

В здешнем районном центре все было по-другому, чем в Паша-Перевозе. Вечером они этого еще не поняли. С отъездом из Перевоза запоздали, секретарю райкома явно было нелегко сдержать слово и раздобыть машину. Пришла она только после обеда. Дорога оказалась извилистой, со снежными заносами, быстро ехать не удавалось. Хорошо еще, что полуторка не застряла в сугробах. Часа два ехали они по берегу петлявшей речушки, прямого пути почти не было. Мужчины заспорили о названии, большинство думало, что это Оять, Никто, кроме Койта, раньше не слышал про такую речку, название нашли в переходившем из рук в руки карманном атласе Сярга. Только Валгепеа заявил, что ехать они могут и вдоль Паши. Койт возразил, сказал, что кружившую меж холмиков речушку вообще незачем помечать на карте, туда наносятся лишь крупные водные магистрали. Маркуса речка нe слишком занимала, он сидел рядом с Дагмар и держал ее руку. От Дагмар исходило тепло, руку свою она не убирала. Чем дольше оставалась рука Дагмар в огромных лапищах Маркуса, тем хуже думал Койт о самом Маркусе - вначале ему казалось, что тот лишь утешает Дагмар. Бабник такой - вскружил голову наивной девчонке Эдит, а теперь взялся осаждать жену своего соратника по партии. Койт плохо думал и о Дагмар, которая до этого представлялась ему олицетворением истинного чувства, воплощением верности и преданности.

На место они прибыли уже в темноте, и, если бы шофер не похлопотал, с ночлегом пришлось бы туго. В исполком, куда они подкатили, их не хотели впускать и пустили только по настоянию шофера. Дежурный, очевидно, боялся, как бы ему утром не устроили разнос за непрошеных гостей. Спали они на полу, как и в Паша-Перевозе, но той домашности и уюта уже не ощущали. Было холодно, да и дежурный каждые полчаса просовывал в дверь голову, проверяя, чем они занимаются. Ничего такого они не делали, ели то, что припасли в Паша-Перевозе, разговаривали: Валгепеа отыскал уборную и говорил всем, где она находится, Мария Тихник грела возле тепловатой железной печурки колени, боцман Адам и Яннус хотели было позвонить секретарю райкома, но дежурный не позволил войти в кабинет, где стоял телефон. Утром дежурный потребовал, чтобы они освободили помещение, боцман Адам и Тихник урезони.вали его, Юлиус Сярг призывал сохранять твердость, да они все равно остались бы тут просто не знали, куда еще податься.

Когда начальство явилось на работу, Яннус, боцман Адам и Тихник отправились на прием. Председатель их не принял, сославшись на неотложные задания. Секретарь райисполкома, в компетенцию которого входило заботиться о таких, как они, людях, направил на эвакопункт, там, мол, наверняка все уладят.

Яннус и боцман Адам вернулись из эвакопункта мрачными. Ничего, кроме талонов в столовую, которые надо было еще выкупить, им не предложили. Ночлегом обеспечить тоже не могли; сказали, что все помещения для эвакуированных забиты и чем скорее они отправятся дальше, тем будет лучше для них самих. А с транспортом и того хуже, в распоряжении эвакопункта попросту никаких машин. В Паша-Перевозе могли, мол, себе кое-что позволить, они в стороне от главной эвакуационной магистрали, а тут разве справишься с людской прорвой, которая хлынула через их район.

Заведующую эвакопунктом, высокую, сухопарую женщину с красными от недосыпания глазами, ни Яннус, ни боцман Адам не винили. Просто они еще яснее осознали предстоящие трудности. Это и удручало. Все же Яннус и Адам обещали после завтрака сходить в райком партии, хотя и не верили, что из этого будет особый толк.

Никто и подумать не мог, что их ждет возле столовой. Они представляли ее себе чем-то вроде столовки истребительного батальона в Паша-Перевозе, где раздатчица, улыбаясь, подавала из продолговатого окна дымящийся гуляш. А тут вокруг невысокого узкого здания кишмя кишели люди; подойдя ближе, они увидели колоссальную очередь. Дагмар и Койт хотели сразу повернуть назад, но боцман уговорил остаться. Кто знает, что их ждет завтра; если они ничего не добудут, то сала и шоколада, которыми запаслись в Перевозе, хватит всего на несколько дней. Как уже говорилось, сперва они все встали в очередь, а спустя час догадались сменяться. Яннус с Адамом решили попытать счастья в райкоме. Мария Тихник с ними не пошла, сказала, что ей никаких привилегий не нужно, да и невезучая она, Яннус и Адам ни к кому из секретарей не попали, зато снова угодили на председателя райисполкома, который, позевывая, дожидался начала какого-то совещания. Долгого разговора не получилось, добро хоть, что разрешили и предстоящую ночь провести в приемной исполкома, председатель обещал уладить этот вопрос.

Валгепеа стал подбивать Юлиуса Сярга, чтобы тот воззвал к совести здешних коллег, - мол, у всемогущих блюстителей порядка наверняка есть какой-нибудь транспорт. Сярг ответил, что в милиции считаются только с документами, а у него, кроме эвакуационной справки, ничего нет. Этого мало. Да и возможности районной милиции ограниченны. Если бы он был в форме и имел при себе удостоверение, тогда стоило, попробовать.

– Ну вот, бумага - и сильнее человека, - подначил Валгепеа лишь затем, чтобы скоротать время.

– А бумага и должна быть сильнее. Человека любой сопляк сотворит, а документ может выдать только ответственное лицо, у которого в руках бланк и печать. Запомни это до скончания века.

Валгепеа признательно свистнул, он не ожидал от Юлиуса такого остроумного ответа.

– Власть должна опираться на людей, а не на бумагу, - больше по инерции продолжал Хельмут.

– А первоосновой власти и является печать с бланком.

– Да, с точки зрения милиционера это чертовски здорово сказано, пробормотал Валгепеа.