Одна отвергнутая ночь

— Ты сказал, это было приятно, — напоминаю, оставаясь приклеенной к нему. — Я не получила ни грамма удовольствия, когда ты обладал мной вот так. А ты? — я абсолютно точно помню, что он кончил.

— Я не чувствовал ничего, кроме стыда до, во время и после.

— Почему?

— Потому что, клянусь собственной жизнью, я бы никогда не запачкал тебя своими грязными прикосновениями.

— Тогда почему ты не остановился?

— Какое-то помутнение сознания, — он отстраняется от моих губ и ерзает, чувствуя себя неуютно. — Когда включается эта лампочка, я не вижу ничего, кроме собственной цели.

— Как от такого женщины получают удовлетворение?

— Они меня желают, а я недоступен. Каждый человек хочет то, что получить не может. — он смотрит на меня внимательно, почти опасливо.

Я разрываю наш зрительный контакт, пытаясь все это осмыслить, но Миллер прерывает ход моих мыслей:

— Тебе известна статистика женских оргазмов, полученных во время вагинального секса?

Поднимаю глаза:

— Нет.

— Это случается безумно редко. Все женщины, которых я трахаю, кончают, когда я внутри них. Мне даже не приходится стараться. Это делает меня талантливым. И востребованным.

Я зависла в тишине, пораженная его прямотой. Он выкладывает все это так, как будто тяжкий груз. Может, так и есть. А еще это изнуряет. Мое бедное невинное сознание сходит с ума и останавливается только на одной маленькой детали. Мой оргазм в номере отеля. Я этого не искала. Меня как будто вырвали из собственного тела. Оно жило собственной жизнью… а потом в потоке мыслей мелькнуло еще кое-что.

— Тебе тогда пришлось мне помочь, — выдыхаю, вспоминая ощущения такой беспомощности и потерянности. — Ты использовал пальцы.

Он хмурится:

— Это делает тебя еще более особенной.

— Я подпортила твою безупречную репутацию.

Он улыбается мне, заставляя тем самым и меня улыбнуться. Это смешно, разделять его веселье, только выбор невелик.

— Высокомерие действительно уродливая эмоция, — шепчет он.

Мои глаза распахиваются:

— Это ты мне говоришь? — усмехаюсь я.

Он пожимает плечами.

— Я могла бы продать историю, — заявляю серьезно и вижу, как его едва заметная улыбка перерастает в редкую, широкую, которую так обожаю. — Самый скандально известный мужской эскорт Лондона раздаривает свое прикосновение, — остаюсь серьезной, наблюдая, как в его глазах продолжают плясать искорки, а губы подрагивают.

— Во сколько мне обойдется твое молчание? — спрашивает он.

Смотрю в потолок и хмурюсь, делая вид, что старательно что-то подсчитываю, хотя на самом деле точно знаю, что собираюсь сказать.

— Пожизненное преклонение.

— Надеюсь, ты подразумеваешь преклонение от меня, — наши губы соприкасаются.

— Исключительно. Ты задолжал мне тысячу фунтов, — бормочу ему в губы, отчего он отстраняется, нахмурив брови. — Я заплатила за товар, который мне не понравился. Хочу назад свои деньги.

— Хочешь получить возврат? — он улыбается секунду, а потом улыбка сходит на нет, и появляется беспокойство. — Я оставил твои деньги на столе.

— Ох, — я поднимаюсь и сажусь на него верхом, совсем не разделяя его озабоченности. Я совсем не хочу тех денег, как и тех тысяч, что остались лежать на том банковском счете, откуда были сняты эти. — Я угостила тебя ужином, — пожимаю плечами.

— Ливи, устрицы и вино не стоят тысячу фунтов.

— Значит, я угостила ужином и оставила очень щедрые чаевые.

Его губы сжимаются в тонкую линию, очевидная попытка сдержать веселье.

— Теперь ты ведешь себя просто глупо.

— А ты ведешь себя нервно.

— Я умоляю, прости!

— Уймись! — падаю ему на грудь и прижимаюсь к нему носом.

Он смеется над моим проигрышем, но крепко меня обнимает:

— Ваша просьба учтена, мисс Тейлор.

Улыбаюсь, чувствуя безмерное счастье:

— Очень хорошо, мистер Харт.

— Нахалка.

— Ты любишь мою дерзость.

Он шумно вздыхает и щекой прижимается к моей макушке.

— Люблю, — шепчет он. — Если ты дерзкая со мной, то люблю это. Большую часть времени.

Его двоякое заявление зависает в голове. Я окончательно и бесповоротно люблю Миллера Харта. Он отклеивает меня от своего тела и снова устраивает спиной к своей груди. Головой лежу на его предплечье, беру его руку, и наши пальцы переплетаются в молчаливом послании.

Никогда не отпущу.

— Недоступный, — шепчу я со вздохом.

— Я совершенно доступен для тебя, Оливия Тейлор, — он уверяет меня, делая глубокий вдох, после чего нежно целует в затылок. — Я никогда в своей жизни не занимался любовью, — я едва слышу его слова. — Только с тобой.

Его спокойное признание оседает глубоко во мне, шокируя.

— Почему я? — тихо задаю вопрос, сдерживаясь от того, чтобы развернуться и заглянуть ему в глаза. Мне не стоит воспринимать это как что-то важное, даже если это охренеть как важно.

Он носом зарывается в мои волосы и вдыхает меня.

— Потому что когда я смотрю в эти бездонные сияющие сапфиры, я вижу свободу.

Я расслабляюсь с довольным вздохом. Я и подумать не могла, что смогу оторвать взгляд от потрясающего вида с потрепанного диванчика Миллера. Но когда вслед за его проникновенными словами следует его фирменное мурлыканье, я убеждаюсь в собственной неправоте. Лондон перед глазами медленно исчезает, и ужасающие картинки, которые я так долго безуспешно пыталась выгнать из своей головы, исчезают вместе с ним.

Глава 12

Я медленно просыпаюсь, чувствуя себя довольной и в безопасности, к спине прижимается рельефный пресс Миллера, его руки крепко меня обнимают, лицом он уютно прижимается к моей шее. Улыбаясь, придвигаюсь к нему к нему еще ближе, уничтожая любое пространство между нами, сжимая наши руки на своей талии. Еще рано, восход сквозь окно дарит блеклый свет, мне тепло и уютно, но очень хочется пить. Нестерпимо.

Оторваться от крепких объятий Миллера, кажется, почти невозможно, но я ведь смогу вернуться обратно, как только попью. Так что я осторожно встаю, убирая с себя его руки, и сдвигаюсь к самому краю дивана, стараясь не побеспокоить мужчину рядом со мной. А потом я тихонечко стою и наблюдаю за ним какое-то время. Волосы взлохматились, глаза прикрыты темными густыми ресницами, а полные губы слегка приоткрыты. Он словно ангел, очаровательно запутавшийся в одеялах. Мой эмоционально поврежденный, временами джентльмен.