Однажды осмелиться…

— Мне тут фильм обещали дать посмотреть, французский. Он едва ли не все рекорды проката побил. «Марш императора» называется. Может, видела?

— Нет.

Оленька улыбается. Она незаметно разглядывает руки на руле, — как непривычно, руль в машине справа, — руки, они лучшие рассказчики. Эти — ни грубы, ни ласковы, руки человека, которому некогда миловаться. Человека, который идет куда-то. И главное, знает куда.

Шлыков ускоряется, пролетает на желтый.

— Говорят, невероятная история о мужестве.

— Что-то историческое? О каком императоре речь-то?

Повернулся:

— Ты что, правда не в курсе? Ну ты даешь. Фильм прогремел и уже с экранов сошел. Ну я — понятно, что не видел, мне некогда, но ты-то чем занята?

— Как всякая женщина. Своими переживаниями, — смеясь.

— Ах, простите.

— Ничего.

Переглянулись, засмеялись. И этот смех вдруг сблизил.

— Хочешь, Оль, секрет скажу? Я тоже мало что смотрю. Когда ребята про этот сериал говорили, откуда актриса на обложке, — я только звон о нем слышал. Но прикинулся, что видел. Всего не успеешь, вот тут и нужна команда, которой на сто процентов доверяешь. Ребята во всем этом варятся, ездят всюду — я ж на месте не держу, если оно на пользу. Мне бы тоже почаще на людях появляться, заделаться публичным человеком… Да времени жалко. Кстати, думаю, порочную практику поздних посиделок надо прикрывать, хоть ребятам и нравится. Моя беда — я неисправимая сова.

— Да мне тоже… нравится.

— Да? Вообще-то в тебе такой уж нужды нет. Ты ж можешь домой материалы брать. Просто хочется, чтобы оно быстро происходило — вычитала, поставили, все. Но если…

— Нет, не надо.

— Уверена?

— Не хочу сидеть дома.

Шлыков кинул короткий взгляд:

— У тебя же сын.

— Еще плохой матерью меня назови.

Машина резко соскользнула в соседний ряд.

— Заболтался, сейчас поворот проскочили бы. В принципе меня тогда тоже можно назвать… плохим отцом. У меня их двое. Мальчик и мальчик.

— А сколько им?

— Одиннадцать и семь.

Помолчали.

— Ну, я себя плохим отцом не считаю. Я занятой отец, это совсем другая песня. Мужик должен иметь свое дело. Вот сейчас я журнал затеял, дело для меня новое, хочется всего по максимуму, а сам иногда думаю: подниму ли? Но сразу говорю себе: имел смелость схватиться — тащи. Такой вызов самому себе. Потому что если не потяну — скверно мне будет.

Оленька улыбнулась:

— Мы тебе поможем. Дедка за репку…

Шлыков хмыкнул:

— Ты в бабки метишь или во внучки?

— В мышки.

— Меня обвинят в зоофилии.

Короткая пауза: довольная, чтобы осознать услышанное, и недостаточная, чтобы сообразить, как ответить.

— Да, хорошо иметь такую мышку — если что, хвостиком махнет…

— Нико, это из другой сказки. Сразу видно, что дети у тебя уже подросли. Но мыши, да — на них всегда надежда. Я как-то читала статью про образ мыши в русских сказках.

— И что пишут?

— Говорят, вполне логично, что мышь присутствует, а не жираф.

— Тут не поспоришь.

— И еще Саша Черный писал, что мышь храбрее всех на свете.

— Да? Странно. А как же лев?

— И ты туда же… Видишь ли, «легко быть храбрым, если лапы шире швабры»…

— Это была цитата?

— Ну типа того.

— Догадался. Я ж дремучий человек, Оля. Так почему мышь-то храбрее?

— А что ей остается, как не храброй быть?

Посмотрел внимательно:

— Да нам всем только это и остается.

67

— Адрес твой надо было в навигатор забить, не подумал.

— Да я знаю, как ехать. Сейчас направо.

Молчание.

— Теперь прямо и во-он там налево.

— Я тебе потом, если хочешь, дам этот фильм посмотреть. Должен понравиться — раз храбрые мыши интересуют. Съемки шли тринадцать месяцев в Антарктиде.

— Где? Это случайно не про пингвинов?

— Точно. Про императорских. В русском прокате — «Птицы-2». Но не люблю я, когда названия передергивают.

— Да, я слышала. Отважные пингвины.

— Вот-вот.

— Налево. И опять налево. Вон мой дом.

Остановились у подъезда.

— Спасибо тебе.

— Да не за что в общем-то. Приятно было побеседовать со знатоком литературы.

Оленька отстегнула ремень безопасности.

— Да какой я знаток… Просто ребенку стих недавно читала. Вот у меня соседка… вернее, подруга, Алена, она, наверно, часа три может без остановки, да наизусть.

Шлыков приглушил мотор.

— Восхищаешься? Завидуешь?

— Вот еще.

— Ну давай как-нибудь в гости к ней сходим. К соседке твоей.

— Да? Не знаю… Ее сейчас нет. Уехала.

— Когда приедет. Спешить некуда. Ну ладно, с праздником тебя.

Потянулся, Оленька на секунду растерялась, — но нет, коснулся губами щеки.

— Кстати, если хочешь, могу забрасывать домой. А то чего мужа гоняешь. Мне ж нетрудно.

Едва сдержала улыбку.

68

— Супруг не ревнует? — Нико не отрывал глаз от дороги.

— Я сказала ему, что меня Серега отвозит.

— А Серега безопасен?

— Ну уж безопаснее, чем некоторые.

Иногда разговоры по пути домой не клеились — если Нико был раздражен или устал. Иной раз спорили о работе, и Оленька втайне жалела, что время тратится на то, чему место в офисе. Когда беседа становилась слишком личной, Нико мягко, но упрямо сворачивал с нее.

Поначалу скрывали, что Оленька едет не с мужем, — приходилось ей выметаться первой и ждать на холоде. Быстро поняли, что это не выход. Тогда она стала брать ключи от машины, а Нико — парковаться на соседней улице. Оленька ждала в тепле и добре. Но Света что-то учуяла и однажды увязалась за Нико, мол, где ты теперь паркуешься, машины не видно, нарыл укромное местечко, покажи, я тоже хочу. К тому времени Оленька уже сидела внутри. Завидев приближающуюся пару, она не нашла ничего лучше как улечься поперек сидений: головой на водительское. Но Света была не так наивна (Нико обрадовался, увидев пустую машину, — решил, что Оленька забежала в ночной магазинчик). Те двое остановились возле водительской дверцы, и Света столкнулась с лежащей Оленькой глазами. Оленька примостилась на боку, поэтому взгляд у нее получился исподлобья, зыркающий такой. Света что-то сказала, и Нико резко повернулся. Глупо стало валяться; Оленька выпрямилась, в попытке сохранить остатки достоинства. Потом между теми двумя за стеклом произошло подобие ледового побоища, только на словах и очень быстро. Света развернулась и потопала прочь. Нико рухнул на сиденье.

— Дура.

69

Они потом смеялись — ведь Нико ее со злости (или назло?) поцеловал. Света еще маячила вдалеке, может, даже оглянулась. Но Оленьке было без разницы.

И диалог у них получился замечательный:

«— Дура.

— Я?

— Нет, она».

Это было в самом начале марта. Только-только сдали апрельский номер и начали майский.

70

Оленька запретила себе бояться Свету. Да и что та могла ей сделать? Они почти не разговаривали.