Однажды, в галактике Альдазар

Лун Ким: как интересно, правда? Не вы ли, как глава экспедиции, утверждали, что эти существа примитивны и не поднялись в развитии выше категории пять? Ну и как, счастливы ли вы получить доказательства разумности этой жизни?

Владимир: я был бы счастлив получить доказательства разумности жизни, собравшейся в этом чате.

Вика: мечтайте, шеф.

* * *

Лёха усмехнулся.

Весёлые ребята, душевные.

Но зудело у него внутри нехорошее такое, дурно очень пахнущее предчувствие. Он отправил знак собутыльнику сразу, как только заварушка началась. Да, его очень непростой моллюск-напарник не стал бы помогать с Эймом, но вот от своих он вполне мог бы прикрыть… Если бы правда этого хотел.

И вот тут уже начинается скользкий момент, очень интересный. Который надо будет обдумать… позже.

Он переключился на миг на канал доктора Линды, пронаблюдал за общением моллюсков с лаборантами. Пока никого не ели, более того, док Линда, позванивая стальными яйцами, позволяла моллюскам осторожно себя ощупывать и немного облизывать, выполняя ритуал знакомства; сам Лёха и то слегка окосел на этом моменте. Но док была спокойна, как дверь, и очень увлечена процессом. Ей было интересно, моллюскам тоже. Кажется, поедание теплокровных откладывалось на неопределённый срок, по крайней мере, на этом направлении.

Но у Лёхи всё ещё зудело. Настолько, что он снова решил поболтать с самой вменяемой составляющей этой чудо-компании.

* * *

Бобр: Эй, есть вопрос. Ты не видишь в этом всём ничего странного?

Владимир: тебе в хронологическом порядке или в логическом?

Бобр: любой сойдёт. И ты прав, вокруг полно странного дерьма. Но ты повтори своим: по возможности не убивать. У меня паршивое предчувствие.

Владимир: даже не знаю, с чего бы это.

Бобр: эту всю заварушку устроил Эйм.

Владимир: ты так в этом уверен?

Бобр: на сто процентов. Я лично видел эту тварь, понимаешь? И поверь моему опыту, я знаю, как эти уроды выглядят.

* * *

“Мы не уроды, — сказал Двадцатый обиженно. — Мы просто симбиотический организм, колония. Почему он называет нас уродами? Мы красивы с точки зрения аэродинамики. И симметрии. Я могу принять форму шара, если надо.”

“Люди не считают шары красивыми.”

“Люди странные?”

“Да.”

“Но Ал-44, позывной Бобр, он не человек. Он — искусственный организм. И он ненавидит нас, потому что мы тоже искусственные организмы. Разве это логично?”

“Нет. Так же нелогично, как геи-гомофобы, женщины-мизогины, призывающие к войне пацифисты и ненавидящие свою собственную расу расисты. Но эти вещи сплошь и рядом случаются, какими бы нелогичными со стороны они ни казались. И нас это тоже касается, потому что мы сделаны на генетической базе людей. А люди странные.”

“Звучит логично.”

“Вот видишь!”

“Он убьёт нас, если узнает, кто мы, да?”

“Ну, он как минимум попытается.”

* * *

Владимир: говоря об Эйме, ты намекаешь, что это провокация со стороны Альдо? Если что, это по нашим временам высказывание довольно опасное, с далеко идущими последствиями. Не всем понравится, нарисуй мы такое в отчётах — если ты понимаешь, о чём я.

Бобр: а я тебе и не предлагаю его в отчёт внести, парень. Слушай… не хочу вдаваться в подробности, но мне известно, что у нас с тобой некоторым образом общий работодатель. Потому я тебя предупреждаю. Изначально я думал, что эта тварь тут за мной…

Владимир: ни на что такое не намекаю, но у кого-то тут мания величия.

Бобр: скажи, да? Но теперь, чем больше я думаю обо всём об этом, тем больше мне кажется, что что-то важное я упускаю. Среди Эйм-ов ведь полно наёмников, верно? Твари разбежались во время революции, кто во что горазд. И некоторые из них работают сейчас на мутных личностей, предоставляющих разные услуги.

Владимир: намекаешь, что Эйма могли заказать местные?

Бобр: ты знаешь, есть у меня зуд на эту тему. Не могу объяснить подробно, но… Скажи-ка своим ребятам всё фиксировать на вирт, каждый чих. И вообще, смотри в оба. Я не знаю наверняка, убрался Эйм или остался закончить начатое. А ещё не уверен, зачем моллюски выделили нам именно это место под базу… Если ты понимаешь, о чём я.

Владимир: принял.

* * *

“Он не такой уж глупый”, — заметил Двадцатый, — “он многое понял правильно”.

“Он таким сделан, — ответил Мал. — Один из самых главных показателей для Ал-ов — интеллект. Основное направление зависит от серийного номера, но базово они все гении. Ну, в определённой области как минимум. И, очевидно, это передаётся по наследству. По крайней мере, показатели следующего поколения Бобров всё так же впечатляют.”

“Как ты думаешь, а мы можем размножиться? — огорошил его вопросом Двадцатый. — Тоже увеличить колонию.”

Мал, который как раз пытался разблокировать намертво заклинивший аварийный шлюз, чуть язык себе не прикусил.

“Что за ерунда тебе в центр обработки информации пришла? Хочешь сделать колонию, отпочкуй ещё парочку миньонов. Делов-то!”

“Это не совсем то, — ответил Двадцатый. — Совсем не то. Они ведь выйдут неполноценными, как и я сам. У них же не будет хостов! А значит, возможности просуществовать вне меня долго. Но ты — идеальный хост для меня, так? Так что, возможно…”

“Даже знать не хочу. Хосты сделаны, как идеальные сосуды для Амо. Мы не можем размножаться.”

“Без определённого медицинского вмешательства — нет. Но теперь мы имеем доступ ко всем лабораториям Альдо. И могли бы…”

“Я не стану создавать на основе себя себе подобных. Просто забудь, — во рту у Мала появился мерзкий привкус. — это отвратительно.”

“Почему? — удивился Двадцатый. — Смотри, какие Бобры получились! Деймос не зря хочет собрать их всех. Он умеет правильно оценивать разумных приматов. Но если Ал-ам можно, то почему нельзя тебе?”

Мал поморщился и с новой силой налёг на проклятый шлюз.

Он думал об этом, конечно. Было бы ложью сказать, что он не.

Малу нравился человеческий образ жизни. Все эти их замечательные придумки, потворствующие комфорту и гедонизму; все простые, с позволения сказать, милые вещи, которые позволяют просто жить. Люди придумали рестораны и сауны, туризм и эротический массаж, посиделки у горящего огня и красоту искусства. Проще говоря, у них было множество способов интересно прожить свою собственную жизнь — никого не убивая, никому не влезая в мозги, не бултыхаясь в чужом разуме, беспомощно наблюдая за губительными решениями, не будучи в состоянии хоть что-то изменить. У людей, в отличие от Эймов, только одна жизнь, но они имеют право принимать в ней решения самостоятельно — и даже на грёбаную миллисекунду не представляют, насколько им в этом повезло. Насколько это ценно.