Однажды в Лопушках

Линка выдернула новый стебелек, который сунула в зубы.

— А потом, после защиты… он утешал. Вытирал слезы. И… и когда успокоилась… настолько, насколько вообще возможно, заявил, что не может и дальше продолжать отношения.

— Почему? — Линка нахмурилась.

— Потому что ему важна репутация. Он ведь в науке, а там репутация важна. И должна быть безупречной. Я же… история, как ни крути, а резонанс получит, пойдут слухи. Кто-то может сказать, что он мне помогал с воровством, а это поставит крест на его карьере.

— Вот ведь… иродище, — Ксюха опять выругалась, и я её толкнула в бок. — Козел!

— Не обижай Пантелеймона, — возразила Линка. — Он, в отличие от некоторых, честный!

— Так… я не нарочно. И вообще, Пантелеймон — козел естественного происхождения.

— А эти?

— Эти? Эти по состоянию души.

Мы все трое задумались. И молчали, глядя, как над водяной гладью кружатся стрекозы. Надо было вставать, идти домой. Работать я начинала завтра, и сама мысль об этом напрочь отбивала всякое желание шевелиться.

— Знаешь, — Линка выплюнула траву. — Может, и к лучшему. А то представь, если бы вы и вправду поженились. Или вот дети… с детьми сложнее было бы уходить.

Я подумала и согласилась.

Оно бы вылезло, это я сейчас понимаю. Всенепременно вылезло бы. Через год или два, или десять. И, наверное, хорошо, что вот так. Только… все одно.

Обидно.

— Мой детей не хотел, — Линка почесала кончик носа. — Говорил, что, мол, фигуру испортит…

— А Синюхин — что рано еще, что нам надо сперва на ноги стать, обзавестись своим домом. Имя сделать. Ему. Авторитет наработать.

— Мой… — Ксюха сделала глубокий вдох. — Не думал… о детях. И вообще… а когда появились, то… один удар в живот, и нет ничего.

— Ксюш? — вот теперь голос Линки был тихим, что небо перед грозой.

— Я папе не говорила, только что не сложилось. А он и рад. Ему тут тяжко одному. Тоскливо. Он ведь… однолюб, да… а матушка… еще когда ушла. И я вот… я вернулась, он и счастлив.

Ксюха подтянула колени к себе и руки на них положила.

— Он меня в кабаке выцепил, где я пела… сперва просто приходил. Садился и слушал. Потом… потом цветы дарить стал. И просить посидеть. Не лез, как другие, а просто разговаривали. О том и о сем, о жизни… о несправедливости… он сказал, что продюсер, что ищет талантливых девочек, но я слишком талантлива, а значит, не выживу там, в большом мире шоу-бизнеса.

Ксюхино лицо разгладилось и стало нечеловечески неподвижным. Не лицо — маска.

— Потом как-то и встречаться начали. Проводил раз, другой… и до своей квартиры тоже. Потом сама не заметила, как я в этой квартире оказалась. Он же… и продюсер тоже, а еще музыку писал. Стихи. Песни. Из популярных. Писал и продавал. Группы продюссировал. В общем, много чего… у него такая жизнь была… веселая. Поначалу.

На конце белой прядки набухла крупная капля. Она задержалась на мгновенье, но сорвалась, исчезла в густой траве.

— Он пил. Много. И порой возвращался таким… нехорошим. Скандалил. Обзывал. Потом просил прощения… я училась. Пыталась. Последний курс… мне даже место предложили в оркестре, пусть и не императорском, но… тоже неплохо. А он стал высмеивать. Говорить, что я ни на что не годна, что… провинциалка. Туповатая. Жирноватая.

— Ты?

— Я худеть стала. Меняться. Чтобы ему угодить. Но что бы ни делала, все становилось лишь хуже… — Ксюха моргнула. — Он ведь… понимаете, если бы он был просто сволочью, тогда бы понятно. А он… то он ласковый, на руках носит, осыпает подарками, то вдруг… скажет что-то, ударит в самое сердце. Но тотчас извинится. И снова ласковый… когда пощечину залепил, то умолял о прощении. Подарил кольцо. Предложил замуж… а к чему замужней женщине работа? Он способен семью содержать. Мое же дело — домом заниматься.

— И ты…

— Поверила.

Теперь уже настала моя очередь обнимать Ксюху. Я слышала, как колотится её сердце, и не знала, чем успокоить.

— В любовь ведь хочется верить. А потом… потом стало хуже. В какой-то момент я узнала, что он мне изменяет. И он не стал отрицать. Сказал, что это ведь ерунда, что ему нужно разнообразие, но муза его — я и только я. Что я должна гордиться. А еще знать свое место.

— У тебя его волос, случайно, нет? — поинтересовалась Линка отстраненно.

— Я из больницы сбежала… знаешь, наверное, это бред, но… когда я поняла, что беременна, то обрадовалась. Мне же казалось, что в целом у нас все неплохо, что есть какие-то сложности, но это временное. И стоит ему узнать о ребенке, как все тут же само собой наладится.

Ксюха нервно хохотнула.

А я подумала, что, если дядька Берендей узнает хотя бы часть… в общем, волос и не понадобится. Он в Лопушки всю тушу этого героя притащит.

— Он на гастролях был с какой-то из своих… девочек. Он их так всех называл. Мои девочки. И я ведь старалась не ревновать. Быть гибкой. Понимающей. Дурой.

Ксюха дернулась было, словно желала вскочить, но осталась на месте.

— Он вернулся. Опять выпивший и не только… он начинал что-то принимать, правда, не говорил, что именно. И вообще это была запретная тема. У нас много имелось таких вот запретных тем. Я накрыла стол. Я хотела устроить праздник. А он выслушал. Потом поднялся медленно так… подошел ко мне. Обнял. И сказал, что я такая же, как остальные. Все испортила. Удара я не почувствовала. Сразу. Потом… потом стало так больно…

— Ты мне фамилию скажи, — попросила Линка.

— Зачем?

— Маму попрошу… она не будет задавать лишних вопросов.

Я кивнула.

Линкина матушка порой была диво до чего понимающей. А волкам Мары все одно, на кого охотиться.

— Не стоит, — Ксюха покачала головой. — Я… я просто хочу обо всем забыть.

— Если передумаешь…

— Дам знать. Очнулась я уже в больнице. У его хорошего знакомого. А тот сказал, что у меня выкидыш случился, что… вряд ли дети еще будут.

Линкины ноздри раздулись, а губы слились в тонкую нить. И подумалось, что имя она выяснит. Потом. Позже. Когда Ксюха подуспокоится. А то и говорить ничего не станет.

И я не стану.

Но ночью схожу к Ведьминой пади, есть у меня один заговор, на кровь. А кровью мы еще когда обменялись.

— И он тоже рядом был… держал за руку, все повторял, мол, как получилось так, что я была неосторожна, что оступилась, упала с лестницы… голова у меня закружилась. С беременными такое бывает. Но он не сердится. Ничуть. Он даже готов жениться. Хоть завтра.

— А ты…

— Я ж не дура. Я… кажется, именно тогда я и увидела его, настоящего. И поняла, что меня ждет, что он будет пить силы, пока не выпьет все досуха. А потом найдет другую дуру.