Однажды в Лопушках

— Это пока есть к чему привязанным быть, — ответили ему с улыбкой. — А то ведь, понимаете, всякое случится может…

Хуже всего было то, что Олег и вправду понимал.

Глава 33 О девичьих беседах и планах

Грустной жопой радостно не пернешь.

Наблюдение, сделанное заслуженным алкоголиком Мишкой в затянувшемся похмелье

Синюхин обнаружился ка кухне, куда я отправилась воды выпить, ибо после этаких снов, которые вовсе не сны даже, жажда обуяла неимоверная. И даже вид Синюхина, устроившегося на старом котелке, на который он заботливо газетку положил, чтоб штаны не вымазать, жажду эту нисколько не успокоил.

Напротив.

Пила я жадно, много, едва ли не захлебываясь.

— Все-таки манеры твои, как и прежде, оставляют желать лучшего, — произнес Синюхин и очочки снял. Говоря по правде, зрение у него было отменным, и очки он носил исключительно солидности ради. Еще на четвертом курсе начал, когда доверили на практикумах ассистировать. Тогда-то и пожелал выделиться.

Мы вместе эти очочки покупали.

Он перемерил с дюжину оправ, громко вздыхая над теми, что подороже, только денег от вздохов все одно не прибавилось, отчего Синюхин впал в тоску и неделю со мной сквозь зубы разговаривал.

И почему я терпела-то?

— Какие уж есть, — ответила я спокойно.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Говори.

— Серьезно!

— Говори серьезно, — вытащив телефон, я убедилась, что время обеда близится, а у меня и конь не валялся. С другой стороны, суп готовить недолго, а картошки мне Лика целый таз начистила, хватит и на второе, и на ужин. — Только помоги…

Кастрюлю я на плиту-то могла поставить, но все одно тяжеленная.

Синюхин не шелохнулся, только процедил сквозь зубы:

— Я не обязан.

— Не обязан, но ведь можешь.

И отвернулся. Ну да, не царское это дело, на кухне убиваться. Ладно, сама справлюсь. Почему-то подумалось, что Николаев вот не отказался бы. И вовсе он, кажется, не особо различий делает между мной и остальными.

Горельный камень зашипел.

Вода закипит быстро. Костей варить не буду, а вот тушенки добавлю, специально брала свиную, с жирком, чтобы суп был понаваристей. Теперь луковицу, резать не стану, но потом, как бульон сварится, вытащу да выкину. Не все лук в супе любят, но без него бульон не такой прозрачный.

Морковь я чистила сноровисто.

Синюхин молчал.

И чего, спрашивается, приперся? Инспекцию учинять?

— И все-таки я должен поговорить с тобой!

— Говори, — морковь я ополоснула и принялась нарезать тонкой соломкой. Вот ножи бы еще поточить. В ресторане-то отличные были, резали морковь, что бумагу, а у этого лезвие нет-нет и застрянет.

Синюхин сопел.

Я даже подумала, что он обидится и уйдет, была у него такая вот привычка, уходить, если что не по нраву. И замолкать. И молчанием выражать свою обиду.

Боги, какое счастье, что он меня бросил! А ведь расстраивалась по-настоящему. Что, однако, любовь с женским разумом делает, да…

Морковь я обжарю, добавлю корень сельдерея, а травы уже напоследок.

— Я не могу понять, чего ты добиваешься!

— Я? — я удивилась и даже сковородку чуть было мимо плиты не поставила. — Супа добиваюсь. Ты какой больше любишь, рисовый или с макаронами?

Вода в кастрюле закипала, самое время тушенку отправлять, и лук с нею, а там и морковь подоспеет. Супу что? Сварить быстро, но главное, чтобы настоялся. Из приправ… лавровый лист, перец душистый и черный, а потом куркумы добавлю для золотистого цвета, и паприки немного копченой.

— Ты понимаешь, о чем я говорю!

— Нет, — вот совершеннейшую правду сказала.

— Твои заигрывания с Николаевым выглядят нелепо.

— Заигрывания? — вооружившись шумовкой, я замерла над кастрюлей.

— То, как ты на него смотришь, как вечно крутишься рядом… а в кафе? В кафе ты с ним едва ли не целовалась!

— Но не целовалась же! — возразила я, нахмурившись. Пена — дело такое, чуть промедлишь, пропустишь, и все, светлого бульона не видать.

— Но не отказалась бы?

— Не знаю, — Синюхина хотелось позлить, и желание это было исключительно ведьминским. А что? Я ведь право имею. — Может, и не отказалась бы.

— Думаешь, он поможет вернуться?

— Вряд ли, — я подхватила белое облачко, которое на шумовке расползлось липкой грязью. — Да и не уверена, хочу ли я возвращаться.

— То есть как?

— Обыкновенно. Что там хорошего-то? Допустим… дадут мне диплом. А дальше куда? К тебе на кафедру?

Он засопел громко.

— Если она у тебя будет. Ты, конечно, исключительно талантлив, — это я сказала безо всякой насмешки, ибо, может, Синюхин и был козлом, но козлом весьма одаренным. — Однако таланта недостаточно. У тебя ведь нет родовитых предков, силы и поддержки семьи, а стало быть, рано или поздно, но ты поймешь, что место твое — в чьей-то свите. Работать и тихо складывать лавры к ногам хозяина, надеясь, что усилия оценят. Да, тебе позволят защитить кандидатскую. Может, даже докторскую сделаешь, но… и только-то.

— А этого мало? — он заскрипел зубами.

— Не знаю, может, и достаточно. Только… я больше туда не хочу. Не мое там место.

— А здесь твое?

— Здесь? Да, мое, — это я ответила с полной уверенностью.

— Тогда зачем тебе Николаев?!

— Нравится, — и это тоже было правдой. Я глянула на Синюхина с жалостью. Неужели он, будучи почти что гением, не способен понять вещей столь простых.

— Нравится… — это прозвучало эхом. — А говорила, что меня любишь!

— Ты тоже говорил, что любишь, — я пожала плечами и, убедившись, что пену сняла всю, отложила шумовку. Да и огонь убрала до минимума, вот теперь пусть все и варится, а я пока рис промою.

Да и картошку ставить пора.

К ней котлет нажарю, благо, вчера и фарша прихватили, надо использовать, а то стазис стазисом, да долго не продержится.

— Я и любил! Пока ты не повела себя недостойно.

— Я?

— Ты… украсть чужую работу…

— Ты ведь знаешь правду.

— Я знаю, что факты против тебя. И эти факты. Ты не думала, что Верещагины могут обидится? И в суд подать.

— Это вряд ли, — картошку я перемывала, складывая в котелок. Изнутри тот был почти чистым, а вот снаружи пугал угольной чернотой. — Побоятся.

— Чего?

— Огласки. Знаешь, я тут пожила, поумнела… наверное, стоило вот так напороться, чтобы ума прибыло. Моя ошибка в том, что я тогда испугалась. Отступила. Мне бы наоборот, на своем настоять, потребовать разбирательства, которое обязан был бы учинить инспектор. И разбирательство это было бы отнюдь не формальным…

— Ты… — он и руку к груди прижал, представив этакое развитие событий. — Ты бы…

— Я не посмела. Решила, что все-то против меня. Тем паче помнишь, что ты говорил? Вот… сглупила. А иначе… иначе была бы я с дипломом, а Оленька со справкой.