Однажды в России

Серафима уже шла к трибуне, налившись краской...

– И единственное, о чем я молю Бога, так это о том, чтобы наша с вами Империя просуществовала дольше, чем выпало на долю ее предшественниц...

Зал молчал так, что было слышно, как у Серафимы скрипят зубы. Она подошла к Иванычу и взяла его под локоток своей мясницкой дланью. После этого сама влезла в микрофон и прогудела:

– Александр Иванович хочет показать нам на примере исторических аналогий, как непрочны были государства, рожденные в принципах частной собственности. И как стабильно будет ваше будущее, дорогие наши выпускники, на земле первого в мире коммунистического государства!

Директор благосклонно икнул. Александр Иванович отошел от трибуны. Потом еще раз оглядел зал и поклонился - коротко, старомодно и энергично. После этого он ушел со сцены, а Серафима еще несколько минут предавалась одам и дифирамбам. Все чувствовали себя неловко, понимая, что конец торжественной части прошел не совсем по плану.

Наконец, поднялся Сам. То есть директор. Он прошествовал к трибуне и долго, с ненавистью, смотрел на стакан с водой. Потом откашлялся и произнес:

– Сегодня... В этот торжественный день...

Все уже знали и без него, что происходит сегодня, и снова заскучали.

Генка не мог оторвать взгляд от Анюты. Серый то и дело толкал его под локоть, но он ничего не мог с собой поделать. Генке казалось, что весь сегодняшний праздник затеян ради нее. Ради того, чтобы все могли увидеть эту принцессу из сказки, залетевшую на огонек в грязный нищий зал, увешанный языческими кумачовыми полотнищами.

А она, чертовка, делала вид, что ни восхищенные вздохи, ни трусливые взгляды украдкой не имеют к ней никакого отношения. Вместе с красавицей матерью и аристократом отцом она казалась бабочкой, случайно залетевшей в пыльный подвал. Но на крыльях этого мотылька каждый уносился под самый потолок, не обращая никакого внимания на осевшую там пыль...

– Заканчивая торжественную часть, я хочу еще раз поблагодарить наших медалистов и чемпионов за тот вклад, который они добавили к престижу нашей школы. Я надеюсь вскоре увидеть вас, комсомольцы, в сплоченных рядах нашей Коммунистической партии...
– директор откашлялся, в углу похмельного глаза блеснул фальшивый бриллиант слезы.
– Спасибо вам, учителя. И вам, дети. Для нас вы навсегда останетесь детьми, даже когда ваши собственные сыновья и дочери пойдут учиться в нашу школу...

Тут все поняли, что нужно похлопать. Причем не просто похлопать, а встать и похлопать. И все встали и хлопали до тех пор, пока учителя гуськом не покинули президиум. Многие в зале плакали.

А потом начался ураган. Часть ребят кинулась на сцену, другая осталась в зале и принялась расставлять стулья по стенам. Через несколько минут на сцене оказались колонки, и всех гостей старше семнадцати лет довольно жестко выставили из зала. Грянула музыка и народ разбился по небольшим компаниям. Начался настоящий выпускной вечер...

– Как ты думаешь, что ему за это будет?
– спросил Серый у Генки. Они стояли в школьном туалете и курили с непередаваемым чувством свободы. Теперь можно было делать все, что захочется.
– Не знаю. Может, выговор?
– Думаю, что выговором дело не кончится. Сильно выступил сегодня Иваныч... Имперские офицеры... Звучит, да?
– Да. Звучит. Слушай, Серый, ты бы с Ленкой хоть сегодня потанцевал, что ли? Она ведь каждый день плачет.
– А я тут причем? Хочет - пусть плачет. Надоест - перестанет... А ведь могут и из школы выгнать.
– Ленку?!
– Да причем тут Ленка... А вообще он правильно говорил. Только странно... Как будто все это может закончиться...
– Что - все?
– Ну, все... От Москвы, до самых до окраин... Ведь не может, Ген? Как думаешь?
– Да ну тебя, с твоей политикой. Нашел, тоже, тему в выпускной вечер. Пошли в зал!
– Пошли.

Ребята отправились в зал. Там уже вовсю гремела музыка.

– "Вот новый поворот..." - пела Машина Времени.

Все плясали, образовав кольцо вокруг Анюты. Она с Ленкой на пару стояла в самом центре и танцевала так, как не умел больше никто. У Ани были полузакрыты глаза, она улыбалась и, казалось, парила в нескольких сантиметрах над полом, в воздухе. Ей не было дела ни до кого, в том числе -до Генки. Особенно - до Генки.

У него защемило сердце. Его праздничное настроение камнем упало наземь. Он коротко развернулся на каблуках и ушел из зала прочь.

– "Пропасть или взлет, омут или брод..."

В спину ему прозвучал звонкий смех Ани...

Он шел по гулким коридорам и видел, как тени первоклашек беззвучно носятся друг за другом. Среди них была и его собственная тень. Она носилась вместе со всеми, не обращая никакого внимания на то, что за ней наблюдают. Она была смешна и неуклюжа. Она носила кота в ветеринарку и мастерила лук из веток орешника. Она оглядывалась за окно, где три месяца в году все было белым-бело... Она дралась и проигрывала. Дралась и побеждала.

Гена подошел к двери своего класса. Она была не заперта. Он коснулся ручки, и дверь отворилась перед ним, приглашая внутрь.

Внутри класса было темно и пусто. Снаружи, за черными окнами, остался целый мир, увенчанный Трубой. А здесь были только Генка и его память. И понимающе притихший класс.

Гена сел за свою парту.

Прозвучал неслышный звонок, и в класс ровным учительским шагом зашла Тишина. Она не стала вызывать его к доске. Не стала рассказывать ничего нового. Она просто уселась за учительский стол и принялась проверять какие-то старые работы. Может быть, диктанты. А может быть, никогда не написанные письма.

Генка встал и подошел к доске. Взял мел и тряпку. Он хотел написать на доске слово "Аня", но доска не была Трубой. Он поглядел на доску и положил мел обратно. Потом вернулся и сел за Анину парту. Он всегда мечтал сделать это, но никогда не решался. А теперь вот сел. Закрыл глаза и стал слушать музыку из зала, на смену которой сама собой пришла старая знакомая мелодия...

Он не знал, сколько минут просидел так, покачиваясь на волне своей памяти.

А когда открыл глаза, увидел рядом Аню.

– Тебя нет, - сказал он.
– Ты мне снишься.
– Да, - шепнула она.
– Я тебе снюсь.
– Значит, я могу сделать с тобой это. Ведь ты не настоящая.
– Да. Я не настоящая. Сделай со мной это...

Гена подошел к двери, плотно закрыл ее и забаррикадировал стулом. Потом вернулся в сон и неумело расстегнул крючок на анином платье...

...Утро застало их в городском парке. Они сидели, обнявшись, и ни о чем не думали. У обоих были выпускные колокольчики, и они звенели, когда Генка и Анюта целовались.

Весь парк был полон выпускниками. Подгулявшие компании, с гитарами и без, с бутылками и без оных, проходили мимо, подмигивали, приглашали с собой, деликатно отворачивались.

Повсюду стояла атмосфера праздника и чуда. Все спали наяву и не хотели просыпаться... Все были заодно.

Потом мимо прошла Ленка, вся в слезах. Аня вскочила со скамейки и догнала ее. Утешать с высоты собственного счастья было очень приятным занятием.

– Ты чего?
– Ничего...
– Опять Серый?
– Скотина... Ненавижу его...
– А что он натворил?
– Ничего! Ничего не натворил!
– Я понимаю...
– Что ты понимаешь, дура? Тебе хорошо...
– Где он?
– счастливая Анюта пропустила "дуру" мимо ушей.
– На Свалке сидит, идиот. Восход встречает.
– А ты почему не там?
– Я была. Прогнал. Гад. Ненавижу...
– Целовались?
– Поцелуешься с ним... Сидит, молчит, как пень.
– Ну, и ты бы помолчала.
– Я пробовала. Все равно прогнал... Зараза...
– Пойдем туда все вместе. Генка его друг, все таки.
– Думаешь, стоит?
– Лена посмотрела с надеждой.
– Пошли. Там видно будет...