Однажды в России

...Разумеется, внутри кабельной катушки никто уже не помещался. Странно было даже думать о том, что когда-то они сидели там втроем, и еще оставалось место для Будущего. Теперь они уселись сверху. Гена подстелил Ане и Ленке свой пиджак, а сам стоял и переминался с мурашки на мурашку в утреннем холоде.

Серега мрачно курил, не говоря ни слова. Таким они его и застали, когда пришли на Свалку. Троим пришедшим передалось печоринское настроение Серого. В компании воцарилось молчание. Аня молчала мечтательно. Генка - счастливо. Ленка безысходно. А Серега молчал просто так.

– Я еду через неделю, - сказала Анюта.
– Экзамены начнутся в июле.
– Я - с тобой, - сказал Генка.
– Куда будешь поступать?
– спросила Лена.
– Во ВГИК.
– А ты, Ген?
– А я в Мед попробую.
– Там же конкурс огромный.
– Ничего. Пройду. Где наша не пропадала.
– Станешь, значит, имперским врачом?
– спросил Серега. Он впервые за все время улыбнулся.

– Ага. А Анюта - имперской актрисой. А ты-то сам?
– Не знаю, - сказал Серега.
– Для начала, в армию пойду. А там видно будет.
– Имперским офицером, значится?
– Рядовым. Пойду в десант.
– Кто бы сомневался, - засмеялся Генка.
– Там говорят, дедовщина, - сказала Аня.
– Ничего. Разберемся, - сказал Серый.
– Я тебя буду ждать.
– сказала Лена. Кажется, она опять собиралась заплакать.
– Зачем?
– спросил Серега.
– Не надо.
– А ты жестокий, Сережа, - сказала Анюта. Это прозвучало, как фраза из фильма.
– Может, и так. Какая разница?
– пожал плечами Серый.

Все снова замолчали. Магия выпускной ночи выпала вместе с росой. Ко всем пришла усталость. Анюта и Генка вообще валились с ног от всего пережитого за ночь. Хотя сейчас ни один не помнил, что именно случилось в их общем сне.

Первым поднялся Сергей.

– Ладно, - сказал он.
– Вы как хотите, а я спать пошел. Завтра тренировка.
– А я не хочу спать, - сказала Анюта. И зевнула.
– А хотите, я копилку разобью?
– спросил Генка.
– Прямо сейчас сбегаю за ней и разобью. Там - куча денег. Пойдем - и позавтракаем в ресторане.
– Давай, - сказала Лена.
– Не надо, - сказала Аня.
– Тебе еще в Москве деньги понадобятся.
– Раньше надо было, - махнул рукой Серый.
– А сейчас спать пора.

Он легко спрыгнул с катушки и, не прощаясь, пошел прочь. Лена встала вслед за ним, но догонять не решилась.

– Я пойду?
– спросила она у Гены и Анюты.
– Мы тоже идем, - сказала Аня и подала Генке пиджак: - не забудь.

Все трое ушли. Рассветное солнце висело над самой катушкой, и у него был такой вид, будто оно собралось садиться...

* * * ...А из купе его не было видно. Солнце осталось за дверью, плотно закрытой Петей "нна вввсяк случай". С этой стороны поезда были видны только деревья, которые к осенней желтизне добавили тлеющих закатных тонов. Деревья внимательно смотрели на солнце поверх игрушечного поезда и были похожи на зрительный зал, если заглянуть в него из оркестровой ямы.

– Нет, Петр, - басила Михална.
– Что-то ты мне не договариваешь. Мужик ты, все ж, видный, хоть и щуплый. По всему видать, что не всю жизнь в поездах катался.
– Этто вверно, Ттамарочка...
– интимно отозвался Петруша.
– Ннне ввсю. Я ведь, ссстрашно ввспомнить... Сидел я, Мммихална.
– Да ну! И за что ж ты сидел?
– Михална расторопно покосилась на баулы рядом с Петром.
– Ннналить ббы ннадо ппрежде. Ппотом рраскажу.
– Угощайся, Петя.
– Гена выполнил просьбу проводника и приготовился слушать рассказ.

Петр понюхал водку и прислушался к ощущениям. Ощущения, судя по всему, были. И отразились на жеваной холстине Петиной физиономии с айвазовской глубиной.

– Убил я, Тамара, - сказал Петя с надрывом. И махнул рюмку залпом. Чччеловека убил. Дддруга. Мммишку.
– Да ты что!
– Михална всплеснула руками, едва не пролив свою порцию. Так таки и убил?
– Ддда.
– Может, все-таки, ранил?
– Ннет. Убил. Ввот этими рруками!
– Петя выставил на всеобще обозрение две сухие лапки.
– Задушил, что ли?
– охнула Михална.
– Ннет. Я его ттопором. Ппо гголове. Ммишку.
– По пьяни, что ли?
– Ннет. Ттрезвый ббыл. Ннадел ккостюм ввыходной, гговорю Лларке: в ттюрьму кко ммне нне хходи. Нне ппущу.
– А Ларка - это кто.
– Жжена ммоя. Ббывшая.
– Шекспир.
– сказал Гена.
– Ннет. Ммишка.
– сказал Петрович. И уточнил: - Ддруг. Ббывший.
– Ну, теперь уж понятно, что бывший. Друг бывший, жена бывшая. Видать, оба они нашкодили перед тем, как все случилось?
– Дда.
– Петя ссутулился и как бы даже от Михалны на полсантиметра отодвинулся.
– А она ккричит: "Нне ппущу! Ттолько ччерез мой ттруп!" - Кто? Лариса?
– Дда ннет. Ммаринка. Ммишкина жжена.
– Ах, вот оно что. Мишка то, женат, что ли был?
– Нну да. А я ей гговорю: "Уйди, ссука!", Ззарублю, ммол, ппод ггорячую рруку.
– и Петя грозно махнул рукой, свободной от стакана.
– Ушла?
– Кконечно. Испугалась, ппподи.
– А ты?
– А я к Ммишке пподошел и ппо гголове его ттопором - нннна!
– А он?
– А ччто он.
– Петя сделал паузу.
– Упал, и ввсего дделов. Ну, ккровища, кконечно.
– Еще?
– спросил Гена.
– Нналивай.
– Ну. А дальше то?
– пытала Михална.
– А ччто ддальше?.. На Соловецких островах дожди, дожди...
– Петрович пропел неожиданно приятным баритоном и совершенно не заикаясь.
– Поймали тебя?
– А я и нне пппрятался. Сам ппришел в милицию. С ттопором. Они сссначала очень испугались. Ппотом, ккогда ттопор отдал, ччуть мменя нне ппобили.

– Чуть?
– Нну, ппобили, кконечно. А ппотом, ккогда устали, нначали ббумажки ззаполнять.
– Да... Тяжелая у тебя жизнь была, сын полка, - вздохнула Михална.
– Все вам, мужикам, неймется.
– Этто ввсе из-за бббаб, Ттамарочка. Нно к ввам это, кконечно, нне относится...

Все посмотрели на Петю с уважением. А он допил то, что оставалось в стакане, после чего прокашлялся и неожиданно запел:

– Ой, да не вечер, да не вечер...

Сомлевшая Михална принялась подтягивать, сначала - тихо, потом - в голос:

– Мне малым мало спалось...

* * * ...- Мне малым мало спалось, Да во сне привиделось...

Пели в соседнем купе. Из-за бойких соседей "малым мало" спалось всему вагону, и милиционер приходил уже дважды. В первый раз он протопал мимо грозной походкой, второй крался за добавкой, как мышка.

Ане и Генке не спалось и без песен. Они готовились к чудесам, и то, что, кроме них, никого в купе не оказалось, восприняли как нормальное первое чудо из будущей тысячи.

– Москва!
– стучали колеса.
– Москва!
– хлопали двери.
– Столица!
– звенели подстаканники.

Они оба ехали туда впервые. Анюта собиралась поступать в театральный и жить у двоюродной тетки. Генка собирался поступать в медицинский и жить у друга, с которым познакомился на соревнованиях при плачевных (для друга) обстоятельствах. После нокаута во втором раунде тот проникся к Генке уважением, граничащим с обожанием, и звал в гости уже второй год. Адрес и схема проезда были единственным капиталом, который бывший Атос вез в Златоглавую.

Москва была третьей даже на их жестком ложе любви. Они вздрагивали на каждой остановке, боясь, что в дверь постучат и какая-нибудь Петровна или Михална с картиной, корзиной и картонкой раздавит их хрупкое счастье. Но никто так и не пришел. Только Москва, незримая, огромная, была с ними в ту ночь.

А еще были ласки. Много неумелых, выматывающих, пьянящих ласк. Редкие провалы в сон и сладкое выныривание на поверхность, где встречали руки и ждали губы, готовые сделать искусственное дыхание без напоминаний.

– Это - самая длинная ночь в моей жизни,- шепнула Аня.
– А что, уже ночь?
– смеялся Генка.
– Мы же только что сели.
– Что ты! Уже Москва через пять минут...

И оба приникают к окну, за которым - долгая овация листвы на ветру. И никакой Москвы, только звенящее ожидание ее. И ветер в раскрытое окно, и сверчки, и поцелуи, ласки, ласки...

– Мы, наверное, так и не заснем...
– Никогда. Как можно спать в такую ночь?..
– А у тебя глаза закрываются...
– Это чтобы лучше тебя видеть, Красная Шапочка.
– А я тебя не боюсь, серый Волк. Съешь меня.
– И съем...
– Да... И вот тут еще откуси немножко... И здесь... И здесь...
– Я тебя люблю...
– И я...
– Нас не разлучит никто...
– И никогда...
– А есаул догадлив был... (из-за стены) - А если разлучит...
– Да если разлучит...
– Кто?
– Не знаю. Ты первый начал...
– Если разлучит... ну, кто-то или что-то...
– Да. Если у кого-то или чего-то хватит сил нас разлучить, то он (или оно) получит золотую медаль на чемпионате мира... По разлучению...
– Если это произойдет...
– Да ладно тебе. Дурачок. Пошутили - и хватит.
– Если это произойдет - давай встретимся через много лет...
– Через тысячу... Раньше нас никто не разлучит.
– Нет. Не через тысячу. Нужно найти круглую дату, чтобы не забыть.
– Круглая дата? Ну, например, ноль часов ноль минут нулевого числа нулевого месяца нулевого года...
– А что... Это мысль, только давай возьмем другую цифру... Может, девятку?

– То есть?
– Ну, например, девятого э-э-э сентября 1999 года. В девять часов...
– На девятом этаже... В квартире номер девять...
– Нет. Так не бывает, чтобы квартира номер девять была на девятом этаже. Давай просто назначим место...
– Ну... Мы же будем тогда с тобой москвичи?
– Еще бы!
– Тогда давай где-нибудь в Москве. Что ты в ней знаешь?
– Кремль...
– Ага. Здорово будет в Кремле встречаться. Скажи еще - в мавзолее...
– Хорошо. Большой театр...
– Ага. И все будут у меня билетики спрашивать, пока ты будешь опаздывать.
– Лужники. Ленинские горы...
– А что? Там и метро красивое есть, я на открытке видела.
– Как называется?
– Не знаю. Там одна только станция такая - прямо на мосту. Вся стеклянная, как аквариум. Красивая, наверное, внутри.
– Ну, тогда на этой станции...
– Хорошо. Девятого сентября 1999 года.
– В девять часов вечера...
– Хорошо. В девять часов вечера... Ты меня поцелуешь, наконец, или нет?
– Уже...
– И сюда...
– А можно?
– А ты попробуй...
– А сюда?
– А сюда нельзя... Генка, перестань! Перест... пере... ладно... можно, только очень тихонько...
– Я снова вижу сон...
– Нет... мы никогда не заснем...