Одно другого интересней

— Хватит с меня твоих дел, — шипел он насморочным голосом.

— В киднаперы я не гожусь! Толстяк неприятно улыбнулся:

— Ты вообще ни для чего не годишься. Я тебя и не держу.

— Тогда отдай мне мои деньги, — прошептал Худой.

— Нет у меня никаких твоих денег, — еще неприятнее усмехнулся Толстяк с усиками.

Худой чуть не подавился от злости:

— Как так? Ведь я же тебе все отдал!

— Не помню.

— Не помнишь? — Худой так повысил голос, что даже буфетчица, вздрогнув, бросила на них взгляд из-под очков. Толстяк сразу же любезно ей улыбнулся.

— Мы не помним, извините, мадам, — сказал он, — когда отходит поезд в Кусьмидрово.

— В девятнадцать ноль две, — ответила она неприветливо.

— То есть через час.

На минуту стало тихо. Лежавший на скамейке мальчик поднял голову, поморгал и спросил:

— Мамочка еще не пришла?

Мужчина с усиками улыбнулся так сладко, как будто сам был огромным леденцом.

— Нет, — пропел он сладеньким голосом. — Скоро придет.

Мальчик сморщился, зевнул, а потом снова закрыл глаза. Тогда мужчина с усиками заговорил грозным шепотом, таким грозным, что Худой весь сжался.

— Заруби себе на носу, — шептал Толстяк, — ты мне не нужен! Если бы не я, тебя бы уже десять раз поймали! Ты сам прекрасно знаешь, что ты трус, пьяница, растяпа и полудурок. Если я тебя не выручу, пропадешь ни за грош. Ну говори, кто сегодня заметил, что вокзал в Варшаве оцеплен милицией?

— Ты, — шепнул Худой.

— А кто, — продолжал Толстяк, — сразу сообразил, что надо уехать другим поездом?

— Ну, ты, — признался Худой.

— А кто догадался, — шипел Толстый, — прихватить этого мальчишку? Ты говоришь, что не годишься в киднаперы. Значит, ничего не понял, дурень! Отличный трюк! Кому придет в голову, что мальчишка — не мой любимый племянничек?… А самое главное — кому придет в голову, что два симпатичных человека с милым мальчиком попросту удирают от милиции?… Разве преступник станет таскать с собой младенца?

Худой недоверчиво покачал головой:

— Его, наверно, уже ищут.

Толстяк презрительно усмехнулся:

— Ищут! В Варшаве на вокзале. А уж никак не тут. Кому это взбредет на ум, чтобы такой сопляк мог сам уехать из Варшавы?

Но Худого это ничуть не утешило.

— Чересчур уж ты умный! — крикнул он шепотом.

— Для тебя наверно, — усмехнулся Толстяк.

— А… а деньги мне отдашь? — уже смиренно спросил Худой.

— Нет, — решительно сказал Толстяк, — потому что ты все сразу пропьешь. Могу тебе самое большее взять еще бутылку пива. Одну.

Худой вздохнул, видимо поняв, что ничто ему не поможет.

— В другой раз, — сказал он, — старую газету тебе не доверю, не то что краденые деньги! Сколько я страху натерпелся из-за них, и все зря! Ну, ладно, давай уж два злотых на пиво.

— Краденое впрок не идет, — хихикнул Толстяк. — На.

Худой еще раз вздохнул и пошел к буфету за пивом. Звук его шагов разбудил спавшего на скамейке мальчика. Он снова поднял голову и спросил:

— Мамочка еще не пришла?

— Нет, деточка, — сказал Толстяк.

Мальчик совершенно проснулся, сел и поправил сползший на ухо беретик.

— Тогда я сам к ней пойду, — вдруг заявил он.

Толстяк сделал страшное лицо:

— Боже тебя сохрани, деточка. На дворе холодно, темно, там волки ходят и могут тебя съесть. Мамочка сейчас сюда приедет. А ты пойдешь ее искать — сам потеряешься. Что тогда будет?

Убежденный его доводами, мальчик кивнул головой:

— Тогда будет плохо. Лучше я еще подожду.

Толстый мужчина вздохнул с облегчением и вытащил из кармана спички.

— На, — сказал он, — построй себе колодец.

— А можно два? — спросил мальчик.

— Можно.

Мальчик прилежно занялся строительством колодца на соседнем, пустом столе. Когда Худой вернулся со своим пивом и налил кружку, он вежливо обернулся к нему и сказал:

— Приятного аппетита.

Худой буркнул себе под нос «спасибо», а его приятель хитро прищурился.

— За этого сопляка, — шепнул он, — мы тоже получим неплохие денежки. Выкуп. Интересуешься?

Но Худому явно было не по себе. Он только наморщил лоб и свой птичий носик.

— Меня другое интересует — не цапнут ли нас в твоем Кусьмидрове? — пробурчал он.

— Ты что, спятил? — возмутился Толстяк. — У меня там «малина» — железо!

Худой снова вздохнул, вероятно, уже в двадцатый раз за этот вечер.

— Хотел бы я уже быть там…

Толстяк пожал плечами и, желая показать, что не хочет больше разговаривать с дураком, закрылся газетой.

Снова наступила тишина.

За буфетной стойкой быстро мелькали спицы. Через несколько минут Худой задремал за своим пивом, а Толстяк над своей газетой. Только мальчик в красном пальтишке и берете мучился со своим, по правде говоря, довольно кособоким, колодцем из спичек и мурлыкал себе под нос песенку, мелодии которой мы точно не знаем, а слова приводим ниже:

Вот и мамочка идет,Вот и мамочка идет,Вот и мамочка идет,Прямо-прямо к нам.

Неудивительно, что, когда дверь распахнулась, малыш так и подскочил на стуле, перевернув свое кособокое строение. Но, увы, его заулыбавшаяся в первую минуту рожица сразу же снова погрустнела — в двери показалась вовсе не та особа, о которой он пел и которую ожидал, а какой-то совершенно незнакомый мальчик в длинном широком плаще.

Мальчик еще в дверях поклонился и сказал всем:

— Добрый вечер.

Видимо, это пробудило новые надежды в малыше в красном беретике. Он закричал:

— Мальчик! Ты не видел моей мамочки?

— Нет, — ответил мальчик.

— Как жалко, — вздохнул Красный Беретик, и подбородок у него слегка дрогнул.

Но к нему сразу наклонился Толстяк с усиками и снова затянул сладким голосом:

— Я же тебе говорил, что мамочка скоро-скоро к тебе придет. Через полчаса поедем в Кусьмидрово…

— Извините, пожалуйста, — сказал мальчик постарше, подходя к столику, за которым сидел Красный Беретик. — Можно мне здесь присесть? Я тоже еду… еду в Кусьмидрово.

Мужчина с усиками внимательно посмотрел в темные глаза мальчика. Посмотрел холодным и тяжелым, словно затаившим угрозу взглядом.

— Там тоже есть место… — начал он сердито, указывая в противоположный угол комнаты, но мальчик перебил его:

— Я везу для папы деньги, — похвалился он, наивно улыбаясь, и не хочу ехать один.

Услышав эти слова, толстяк преобразился. Он сразу просиял, и взгляд его выразил дружелюбие и почти отеческую заботливость

— Ай-яй-яй! — удивился он. — Ты путешествуешь один? Совсем один? А много у тебя денег? Мальчик опустил глаза.