Однокурсники
Шрифт:
На следующее утро Тед встретился с Уайли у входа в Бодлианскую библиотеку, и профессор познакомил его со старшим библиотекарем, который предложил Теду зачитать вслух старинную «Клятву читателя».
— «Сим обязуюсь не выносить из Библиотеки, а также не пачкать, не рвать и не повреждать любым иным способом книги, документы, любые иные предметы, принадлежащие Ей либо хранящиеся в Ней; не приносить в Библиотеку и не разжигать внутри открытый огонь или пламя…»
Безусловно, ни одна книга не может быть взята из этого священного хранилища. Даже самому Оливеру
Поэтому для постоянной работы Тед пользовался книгами из собрания музея Эшмолин. Каждое утро он шел мимо внушительных греческих скульптур, направляясь в душное помещение, где хранились классические труды о классической литературе и где иногда можно было встретить людей, их написавших.
Как-то вечером, в первую же неделю своего пребывания в колледже, он купил себе шарф на Брод-стрит с гербом Крайст-Черч. Ему хотелось показать, что он — оксфордец, более того, что он — преподаватель Оксфорда.
Несколько раз в неделю он обедал в колледже с Камероном — теперь они уже были с ним на ты. Здесь он познакомился не только с теми из коллег, кто, как и он, занимался классической филологией, но также и с выдающимися учеными, работавшими в других областях науки.
Вскоре специалистам по классической филологии из других колледжей Оксфордского университета стало ясно, что этому молодому американцу Уайли как-то особенно благоволит. А потому в тот вечер, когда Тед должен был выступать с лекцией в Филологическом обществе, все пришедшие туда были настроены довольно воинственно.
Это была блестящая лекция. Лучшая из всех, которые он когда-либо читал. И Уайли, вскочив со своего места, возвестил:
— Полагаю, наше общество только что имело удовольствие прослушать выдающееся выступление. И если профессор Ламброс не слишком устал, возможно, он ответит на один или два вопроса.
В воздух взметнулись четыре руки, в каждой — по невидимому ножу.
Вопросы «на засыпку» задавались исключительно с целью понять, что Тед представляет собой как ученый. Но подобно Горацию на мосту через Тибр, он проявил стойкость, сдерживая натиск и обезглавливая всех Тарквиниев одного за другим. И при этом победная улыбка не сходила с его лица.
Горячие аплодисменты лишь в малой степени отразили его успех. Почти все преподаватели, пришедшие на лекцию, терпеливо ожидали своей очереди, чтобы пожать ему руку и пригласить пообедать именно с ними.
Спустя несколько часов Тед и Сара, опьяненные его победой, шли пешком, взявшись за руки, в сторону дома.
— Onoma tou Theou, — превозносила она его, с нежностью подражая матери мужа. — Ты был бесподобен. Жаль, что ребята из Гарварда не слышали тебя сегодня.
— Не волнуйся, — ответил Тед, вновь преисполненный уверенности, — они очень скоро об этом услышат.
В январе, к началу зимнего триместра, Тед Ламброс уже вполне освоился в университете Оксфорда. Его популярность выросла до такой степени, что глава «Юниверсити-пресс» каждый раз в столовой стремился занять место рядом с Тедом за профессорским столом, чтобы уговаривать его печатать следующую книгу в своем издательстве.
Профессор Уайли, который готовил новое оксфордское издание
Еврипида под собственной редакцией, задумал проводить специальный семинар для студентов и аспирантов по трагедии «Алкестида» и попросил Теда о сотрудничестве.Теперь, оглядываясь назад, понимаешь, какой парадокс заключался в выборе пьесы. Ведь всем известно, что героиня Еврипида, благородно пожертвовавшая собой ради спасения супруга, тем самым сохранила их брак навечно. Тогда как этот семинар стал предвестием конца отношений между Тедом и Сарой.
Возможно, это было неминуемо. Большой успех Теда в Оксфорде безумно вскружил ему голову, а интеллектуальные победы возбуждали его мужское естество.
Объектом его страсти — или, как он неосознанно считал, наградой за все достижения — стала девятнадцатилетняя студентка с темно-рыжими волосами по имени Фелисити Хендон.
На семинаре ему сразу же бросились в глаза две вещи. Во-первых, девушка великолепно владела греческим языком, даже по исключительно высоким меркам Оксфорда. А во-вторых, она обладала стройным телом, соблазнительные формы которого угадывались даже под свободно ниспадающим и очень коротким студенческим платьем. Тед с трудом отвел взгляд от ее ножек.
Фелисити приехала в Оксфорд с определенной целью: тесно сойтись с кем-то из благородных умов прославленного университета. Правду говоря, записываясь на этот семинар, она первоначально намеревалась соблазнить самого королевского профессора.
Но соблазнила Теда. Этому преподавателю, в ее представлении, было достаточно лет, чтобы считаться зрелым мужчиной, и в то же время он еще не утратил того, что она называла остатками юношеского задора.
А Тед тем временем полагал, будто это он соблазняет девушку.
Все началось со скромной вечеринки, на которую Фелисити и Джейн, ее соседка по комнате, пригласили к себе участников семинара — девятерых студентов и двоих преподавателей. И как это было принято в Оксфорде, подразумевалось, что приглашение исключает присутствие жен.
Сара уже начала привыкать к такой несправедливости, хотя ей это никогда не нравилось. Она знала, что Тед с удовольствием посещает все эти мероприятия за «высоким столом» в разных колледжах университета. Особенно когда устраиваются официальные приемы. И если раньше его безумно раздражало, что приходилось надевать бабочку, чтобы идти куда-то и сидеть там за столом, то теперь он весь просто трепетал от восторга: ведь ему предстояло пойти на ужин, устраиваемый в университете, и находиться в окружении одетых в смокинги коллег — профессоров и членов совета.
И Саре действительно было приятно, что Тед хорошо проводит время. К тому же она знала, что он отплатит ей тем же в следующем году, когда они вернутся в Кентербери и она начнет работать над докторской диссертацией в Гарварде.
Хотя обе девушки учились в женском колледже Святой Хильды, но жили они не в кампусе, а в небольшой квартире, которую снимали на Грешам-роуд. Тем февральским вечером празднество у них в доме началось с дешевого белого вина, затем все перешли на еще более дешевое красное вино, чтобы как-то украсить отвратительный стол, который, по мнению хозяек, был накрыт более чем изысканно.