Однокурсники

Он надеялся, что за время разлуки с ней на все лето у него будет возможность разобраться со своими чувствами и, возможно, соблазнить парочку девиц в Тэнглвуде, чтобы укрепить в собственных глазах свою мужскую репутацию. Но неожиданно случилась трагедия, которая огромным саваном накрыла все вокруг.

В тот день, когда он приехал в Тэнглвуд, его мать сообщила ему по телефону, что профессор Ландау скончался от сердечного приступа. Не помня себя от горя, Дэнни собрался и вылетел на похороны своего любимого учителя. У могилы он плакал навзрыд на глазах у всех.

Когда после короткой панихиды люди стали расходиться, мать, с которой он не виделся долгих три года, стала упрашивать его пойти домой. Она сказала, что перед смертью профессор Ландау выразил желание, чтобы Дэнни помирился с отцом.

Итак, блудный сын наконец вернулся в дом, где он провел свое несчастливое детство.

Артур Росси, казалось, переменился и внешне, и внутренне. Теперь он не выглядел строгим. На лице появились морщины, а волосы на висках стали совсем седыми.

На какое-то мгновение Дэнни ощутил боль сожаления. Будто это его вина, что отец так рано постарел.

Но пока они молча стояли напротив друг друга эти несколько неловких минут, Дэнни заставил себя вспомнить, как жестоко этот человек обращался с ним. Правда, он уже не нашел в себе ненависти к отцу. Впрочем, как и любви.

— Хорошо выглядишь, сынок.

— Ты тоже, папа.

— Давно… не виделись, правда?

И это все, что он смог сказать. А ведь Дэнни долго лелеял в своих мечтах мысль, что отец будет просить у него прощения. Как он заблуждался! Это были всего лишь его ребяческие желания.

Преисполненный великодушия, которое родилось из печали и только что обретенной беспристрастности, Дэнни протянул руку отцу в знак того, что их ссоре пришел конец. Оба даже заключили друг друга в объятия.

— Я очень рад, сынок, — прошептал Артур Росси. — Отныне кто старое помянет, тому глаз вон.

«Да уж, — подумал Дэнни, — какого черта. Теперь это не имеет никакого значения. Ведь единственный человек, который относился ко мне как родной отец, умер».

Из дневника Эндрю Элиота

8 августа 1957 года

Все лето я одной ногой находился в будущем, а другой — в прошлом (только не спрашивайте, где мне больше понравилось).

Поскольку в следующем году мне предстоит окончить университет (если повезет), отец решил, что будет лучше, если я воздержусь от ставшего обычным для меня физического труда летом. А вместо этого я начну знакомиться с семейным банковским делом.

Естественно, сам он находился в Мэне и распорядился обо всем по телефону. Поэтому он поручил меня заботам «доброго малого» Джонни Уинтропа, служащего банка, которого очень точно характеризуют эти два определения.

«Ты, приятель, просто гляди во все глаза и слушай во все уши, — объяснял он мне в самый первый день. — Следи за тем, когда я покупаю, следи, когда продаю, следи, когда придерживаю. Быстро научишься, это нетрудно. А теперь, может, принесешь нам по чашке хорошего чая?»

Офис нашего банка в деловой части Бостона находится всего в двух шагах от Исторического общества, если идти через парк Коммон. Именно здесь я занимался настоящими изысканиями, так как тщательно исследовал дневники преподобного Эндрю Элиота, выпуска 1737 года, и его сына Джона, выпуска 1772 года.

Эти записи дали мне возможность по-настоящему прочувствовать историю нашей страны (и моей семьи). И понять, что, если не считать появления в наших уборных некоторых удобств, жизнь в Гарварде до сих пор протекает почти так же, как и в самом начале.

Я сделал фотокопии некоторых отрывков из дневниковых записей первокурсника Джона Элиота, в которых содержались пикантные подробности:

— 2 сентября 1768 года. Джон уезжает в университет. Собирает необходимые вещи. Ему требуется синий плащ, шляпа-треуголка и мантия. А также вилка, ложка и ночной горшок (первокурсникам приходилось везти свои собственные).

— Папа настаивает, чтобы он ехал на пароме из Чарлз-тауна. Так дешевле всего. И — самое главное — выручка идет Гарварду.

— За учебу можно платить натурой, например картошкой или дровами. Один парень притащил овцу.

— Университетский пунш под названием «флип». Две трети пива, одна треть — черная патока, разбавленная ромом. Подавался в огромных высоких кружках (которые называли бокалами).

— 6 сентября 1768 года. Описывает отвратительную еду в общине.

«Каждый первокурсник получает по одному фунту мяса вдень, — пишет Джон. — Но поскольку оно совершенно не имеет вкуса, то невозможно определить, какого животного это мясо. Иногда дают зелень. Чаще всего — одуванчики. Масло очень плохое, и это несколько раз явилось причиной бунта студентов.

По крайней мере, мы не умрем от жажды, так как сидром нас снабжают в неограниченном количестве. Каждый стол уставлен огромными оловянными банками, которые мы передаем друг другу, по очереди отпивая из них, словно это кубки на какой-нибудь английской пирушке».

Если не принимать во внимание сидр, все это вполне можно было бы счесть за описание обычного обеда в «Элиот-хаусе». Особенно разговоры за столом. Все тот же вечный студенческий трёп.

Но не все было так весело и безоблачно. По мере того как ухудшались отношения с Британией, обстановка в студенческом городке становилась все более напряженной. Случались кровавые драки между вольнодумцами и верноподданными студентами. А потом разразилась война.

В конце 1773 года, как раз после Бостонского чаепития [36] , в обеденном зале произошло жестокое столкновение между патриотами и роялистами. Не просто драка из-за куска хлеба, а смертельное побоище. Преподавателям пришлось ввязаться в сражение, чтобы предотвратить кровопролитие.

36

Бостонское чаепитие — событие в ходе борьбы английских колоний в Северной Америке за независимость. После принятия Закона о чае в знак протеста против беспошлинного ввоза английского чая в Северную Америку члены организации «Сыны свободы» в декабре 1773 г., переодевшись индейцами, проникли на английские корабли в Бостонском порту и выбросили в море партию чая — 342 сундука.

Однажды днем я сделал удивительное открытие. Оказывается, британская армия как-то раз намеревалась стереть Гарвардский университет с лица земли.

«Это было в семьдесят пятом году, в восемнадцатый день апреля», как рассказывается в знаменитом стихотворении профессора Лонгфелло [37] . В глухую полночь Пол Ревир скакал галопом, чтобы оповестить жителей Лексингтона и Конкорда о приближении войск красномундирников.

Но было еще одно подразделение британской армии, которое направлялось в Кембридж. В дневнике Джона Элиота от 19 апреля рассказывается о панике, охватившей Гарвард. Всем было хорошо известно, что англичане считают университет «рассадником вольнодумства и мятежа».

37

Лонгфелло Генри Уордсворт (1807–1882) — американский поэт, профессор Гарвардского университета.