Односуточный детектив
Шрифт:
И всё-таки Федька вспомнил некоторые графологические сведения - то ли из популярной книги, то ли из популярного журнала, кажется, из статьи, где речь шла о вспомогательных исторических дисциплинах.
Неровный, как этот, почерк означает неуверенность личности в себе, склонность к пассивному подчинению неблагоприятным обстоятельствам. Размашистый почерк, как этот, говорит об активном, авантюрном характере, способном на неожиданные поступки и не обременённом моральными критериями. Открытые вверху гласные, как в этой автобиографии, свидетельствуют о доверчивости и откровенности, а открытые внизу, как в этом же письме, - о лицемерии и лживости. Опять же, длинные петли в буквах, а их Федька
Из графологической экспертизы Федьки вырисовался причудливый образ: ищущий - энергичный авантюрист, который пассивно подчиняется неблагоприятным обстоятельствам, потому что не уверен в себе; он - доверчивый лицемер и откровенный лжец, а также болтун и придурок. Обезуметь можно!
«И почему бы это шефу вздумалось поручить это хлопотное дело именно мне?» - мысленно жаловался Федька. – «Чем я, несчастный, перед ним провинился, что он меня так яростно наказывает? Ай-яй-яй и ой-ой-ой! Разве в редакции не хватает куда более опытных работников, чем я? Может, потому и поручил что расследование это невыполнимо, а для редакции всё равно, бродит ли по коридорам газетный неофит, или даже табачного духа его там нет?»
Как ни странно, но в результате этих отчаянных, самокритических размышлений Федька вдруг возмутился.
– Ага, да?!
– вслух воскликнул он.
– Ну, тогда мы ещё посмотрим!
Ему вспомнилось, как он, мечтая о работе в большой газете, впервые зашёл в «Вечерние новости». Направился к самому главреду.
«По какому делу?» - спросила секретарша.
«По личному», - солидно выкрикнул Федька.
«А точнее нельзя?»
«А точнее нельзя», - заменил он знак вопроса на точку.
«Хорошо. Подождите немного...»
Федька уже разбирался в этих «немного», поэтому предусмотрительно прихватил с собой толстую книгу. Сел в угол и демонстративно взялся читать её с первой страницы. Но ждать пришлось действительно недолго.
Редактор слушал его, играя зажигалками, - передвигал их по столу, как шахматные фигурки, что отвлекало Федьку и препятствовало ему вести гладкую, заранее продуманную речь.
«Итак, вы закончили факультет журналистики, приобретали опыт в многотиражке и теперь хотите работать у нас», - подытожил его монолог главред.
Он встал, зажёг и двинулся по кабинету вдоль ковра.
«Буду с вами откровенен», - говорил редактор, - «штат у нас сравнительно небольшой, а работа намного сложнее, чем в заводской двухполоске. Поэтому каждый работник для нас много значит. Однако из того, что вы мне рассказали, я ещё не могу сделать вывод, соответствуете ли вы нашим требованиям.»
Федька потупился, ожидая отказа, но, как выяснилось, преждевременно.
«Пусть будет так», - продолжал редактор, - «мы дадим вам временное удостоверение внештатного литработника, и вы напишете несколько материалов. Тогда посмотрим... Итак, работайте и знайте, что вакантное место у нас есть. Всё зависит от вас самого.»
Редактор вызвал заведующего отделом информации Павла Моторного и приказал:
«Дайте парню все письма по «Минутке». Пусть выяснит, что там, собственно, происходит.»
Один из городских павильонов бытового обслуживания населения недаром назывался «Минутка». Теоретически сюда можно было заскочить на минутку, чтобы тебе пришили ненароком оторванную пуговицу или же починили ботинок. Практически же павильонные «минутки» растягивались на дни и даже недели, на что и жаловались читатели газеты.
Федька знал, что ему накинули одно из самых простых редакционных поручений, и потому отнёсся к заданию, как к одному из самых сложных. По сути, он должен был проверить факты, изложенные
в жалобах, и написать обзор писем. Но Федька хорошо запомнил слова редактора, что от него самого зависит, займёт ли он желанное вакантное место. Ну, что ж, лучше один раз увидеть, чем сто раз («и даже тысячу!») услышать...На следующее утро Федька надел старое, невзрачное пальтишко, из-под которого выглядывали дешёвые не глаженные штаны («встречают по одёжке») и отправился в павильон. Как и ожидал, на него здесь не обратили никакого внимания. Скользнули взглядом, когда скрипнула входная дверь, да и всё. Федька втихаря снял убогие ботинки, которые действительно нуждались в ремонте, и в одних носках подошёл к столу. Женщине, сидевшей за столом, его ног не было видно. Федька оформил заказ, заплатил вперёд за ремонт, тихонько сел за здоровенной бочкой, в которой росла комнатная пальма, и, развернув книгу, сделал вид, что читает. На самом же деле между страницами книга была нашинкована чистыми листочками, на которые Федька украдкой записывал всё, что слышал и видел. А записывать было что. Конфликты взрывались, как петарды, и причин хватало, чтобы заказчики и работники павильона не придерживались лозунга «Будем взаимно вежливы!..». Единственное, что беспокоило Федьку,- это как не спутать очерёдность конфликтных дискуссий и записей в книгу жалоб, которая пользовалась бешеным спросом у широких слоёв заказчиков.
Перед обеденным перерывом наконец разоблачили его укрытие за пальмой.
«А вы чего ждёте?» - спросила женщина, принимавшая заказ.
«Ботинки», - скромно объяснил Федька.
«Какие ботинки?»
«Свои. Которые я утром сдал в ремонт.»
«Идите, юноша, домой - у нас сейчас будет обеденный перерыв.»
«В носках?» - спокойно спросил Федька и протянул на осмотр ноги.
Женщина на мгновение аж обалдела, а потом во весь голос завопила:
«Макар Петрович!!!»
В голосе её слышалось такое неподдельное смущение, что Макар Петрович, мастер с клеёнчатым метром на жилистой шее, появился моментально.
«Что здесь произошло?»
«Посмотрите», - указала женщина на ноги Федьки в носках.
«Слушай, ты», - сказал длинный, как жердь, Макар Петрович, - «может, будешь в другом месте дурака валять?»
«Будем взаимно вежливы!» - вежливо изрёк Федька.
«Слушай сюда, шут. Одевайся и убирайся с глаз моих долой.»
«А ты слушай сюда, дядя. В носках я не пойду. Отремонтированы ли мои ботинки? Я уже полдня жду!»
«Томочка», - интимно произнёс Макар Петрович, внимательно изучая мохнатый ствол пальмы, - «видели ли вы когда-нибудь такого идиота и шизофреника?»
«Томочка» - женщина за столом - захихикала.
«Псих ненормальный!» - с явным наслаждением овладевал Макар Петрович ораторским искусством, - «Видно, в сумасшедшем доме его не долечили и кретином выпустили на волю.»
Федька притворился растерянным и умоляюще взглянул на Томочку.
«Ему по-человечески говорят», - втолковывал Макар Петрович жене, - «что ботинки отправлены на фабрику бытового ремонта, а он сидит под пальмой, как глупая африканская обезьяна.»
«Через три дня их вам вернут», - сказала Томочка, махая квитанцией.
«Всемилостивый бог!» - обратился Макар Петрович к люстре на потолке – «Когда на земном шаре переведутся идиоты?» - и с этим риторическим вопросом скрылся в своём закутке.
До конца рабочего дня Федьку уже не трогали, видно, воспринимали его, как неизбежное стихийное бедствие. Федька проголодался и ругал себя за то, что не припас хотя бы сухарик. Безумно хотелось курить, но об этом нечего было и мечтать - кто бы ему, африканской обезьяне, позволил?
А под вечер выплыл павильонный трибун Макар Петрович.