Офелия

– Кев, - стараясь не выдавать панику в голосе, сказал Питер. – Я тебя очень прошу: давай лучше про опыты.

Приятель с энтузиазмом тряхнул шапкой тёмных кудрей.

– Окей, мистер Палмер! А ты знаешь, чему равна вероятность, что тебя от сверла может тряхнуть током и убить насмерть?

У Питера мигом пересохло во рту. Он так живо представил себе, как его колотит током в кресле дантиста, что даже почувствовал металлический привкус.

– Эй, да будет тебе! – миролюбиво хлопнул его по колену Кевин. – Мои россказни – это самое страшное, что может быть в лечении зубов. Пит, я просто пошутил. Ты седьмую книгу про Тарзана читал? Она жутко скучная. Посоветуй чего-нибудь, а?

И они переключились на обсуждение книг – прочитанных и тех, что хотели бы почитать, понравившихся и таких скучных, что их невозможно дочитать до конца. Кевин взахлёб рассказывал о том, что уволок у мамы книгу для взрослых, а там сплошная любовь – тьфу, тоска.

– А ещё герои постоянно обжимаются и занимаются сексом, - страшным голосом поведал он Питеру. – Такая хрень, ты даже не представляешь! Ну чего может быть интересного в голых женщинах?

– Абсолютно ничего, мистер Блюм, - встрял в разговор мальчишек водитель. – Мы приехали.

Кевин радостно улыбнулся, помахал пятернёй перед лицом Питера, и выпалив: «Не давайся им живым!», открыл дверцу авто и исчез среди розовых кустов перед своим домом. А величественный Сильвер Клауд повёз приунывшего Питера в лапы беспощадных дантистов.

Впрочем, как выяснилось через полчаса, беспощадными всё же были не дантисты, а богатая фантазия Кевина Блюма. Доктор, который осматривал зубы Питера, оказался милейшей женщиной средних лет с лёгкими, порхающими движениями усыпанных веснушками рук. Она общалась с мальчиком мягко и вежливо, но как со взрослым, и уже через пять минут с начала осмотра Питер успокоился.

– Мистер Палмер, один изъян всё же есть, - сообщила доктор. – Если вы дадите мне десять минут, я всё исправлю. И ещё: боли не будет.

– Обещаете? – очень серьёзно спросил Питер.

– Гарантирую, - заверила его дантист. – Если вдруг случится небывалое, и вам станет больно – с меня пять фунтов. Только чур, честно!

– Хорошо, мэм, - ответил Питер и решил, что будет терпеть изо всех сил, чтобы не разорить эту приятную женщину.

За работой доктор негромко напевала. Голос у неё был приятный, слух отличный, Питер заслушался и расслабился. «Интересно, а какой голос у той девчонки?» - думал он, рассматривая висящую на стене кабинета картинку, изображающую экзотические цветы и морской берег вдали. Почему-то Питеру казалось, что девочка в белом очень приятно смеётся. И знает наизусть все песни Элвиса и Битлз. И зубы лечить не боится.

«Ничего она не русалка, - покачиваясь в сладкой дрёме на заднем сиденье машины, размышлял Питер по дороге домой. – У русалок хвосты, я видел на фото в журналах. И они большие. А эта маленькая. И в платье. Надо за высший балл по литературе у мамы денег выпросить. Куплю конфет побольше и смотаюсь вместе с Йоном к деревенским. Попрошу, чтобы узнали, кто она такая и где живёт. За конфеты они чего хочешь найдут, не то, что девчонку…»

[1] Уильям Шекспир, сонет 70

Офелия (эпизод третий)

Ночью над Дувром разразилась гроза. Грохотало и вспыхивало так, что спать могли только покойники. Питер сидел на кровати, напялив на голову подушку треуголкой и с фонариком дочитывал одолженную в школе книгу. Супершпионы, как и полагается советским шпионам, были обречены на поражение, но отпор супердетективам давали достойный. В сюжете гремели взрывы, хлопали выстрелы, по улицам неслись, догоняя друг друга, шпионские автомобили, а главный негодяй держал на бомбе с часовым механизмом красивую девушку, в которую тайно был влюблён главный герой. И в тот момент, когда решалось, пожертвует ли герой собой ради девушки или спасётся сам, в фонарике села батарейка. Питер раздосадовано сунул фонарь под подушку, отнёс книгу на стол и задержался у окна. Раздвинул тяжёлые шторы, поднырнул под тонкий тюль и залюбовался садом, омываемым майским ливнем.

Деревья, что при свете дня казались абсолютно недвижимыми, сейчас стонали и гнулись тяжёлыми ветвями к земле, уступая натиску штормового ветра. Казалось, что они ожили, и вот-вот выдернут из земли корни-щупальца и побегут на них, как инопланетяне из комиксов. Питер поёжился, представив себе, как старая яблоня заползает по лестнице на второй этаж, а оттуда, шурша листвой, протискивается по коридору в оранжерею. Тяжёлые узловатые корни выбивают дверь и ловят несчастные растения, живущие круглый год в доме. Сдавленный писк, сломанные стебли, разбитые горшки…

– Сплошная кровожадность, - поморщился Питер. – Хорошо, что тут так не бывает.

Мальчишки в школе рассказывали, что «так» бывает на материке. Там, где наслоились друг на друга наш мир и другой, враждебный. Говорят, наслоение возникло из-за испытания нового оружия. Наверняка русского. Хотя и у немцев тоже были свои исследования в работе с пространством и временем, виноватыми было принято считать хитрых русских. Да и пойди скажи при Йонасе, что это учёные «Анэнербе» сделали. Одним тумаком не отделаешься, Йон обидчивый.

Питер забрался на подоконник, прижал ладони к вздрагивающей под порывами ветра раме. Ему нравилось наблюдать за стихией, оставаясь в безопасности. Раньше он часто воображал себя уцелевшим при кораблекрушении или нашествии оттудышей: сидишь в убежище, смотришь на то, как там, снаружи, что-то страшное безжалостно перекраивает твой мир. Гремят орудийные залпы, земля содрогается, чьи-то силуэты корчатся в сполохах белого пламени, где-то далеко гудит нечто громадное, механическое, наверняка смертоносное. Питер видел в новостях кадры с материка. На них было мало что понятно, люди стреляли то в заросли кустов и деревья, то по камням, меж которыми мелькали странные существа. Рассмотреть их было очень сложно, камера в руках оператора постоянно дёргалась. Питер помнил одну вещь, которая показалась ему очень странной: оттудыши не стреляли. Никогда.

Отец говорил, что существа из другого мира не имеют огнестрельного оружия. Они действуют по законам своего мира: магия, сверхскорость, сверхсила, невидимость, гипноз – всё это не менее опасно, чем пули и напалм. Оттудыши были непредсказуемы, и остановить их вторжение никак не удавалось. Войска людей оттесняли их вглубь «пятна междумирья» - по разным данным оно составляло от трёх до десяти километров в поперечнике, но точно установить его размеры никто не мог. «Пятно междумирья» было окружено зоной отчуждения, где постоянно находились войска. Люди раз за разом отражали атаки неведомых тварей, иногда сами наступали, гнали противника в самое сердце «пятна», но вот уже почти двадцать лет никто не мог найти способ закрыть дыру между мирами. Мама очень боялась, что оттудыши прорвутся, захватят всю Европу и явятся в Британию. «От нас до Дюнкерка – рукой подать, - сетовала миссис Палмер. – И переправу почти не охраняют. Вы же видели гарпий и сиринов? Им перелететь Па-де-Кале ничего не стоит!»

«Успокойся, женщина, - смеялся мистер Палмер. – Тебе ли бояться домашних животных? Ты не трясёшься от ужаса перед ядовитыми растениями? Особенно когда можно удалить то, что продуцирует яд. Механически ли, химически… Оттудыши ничем не отличаются от зверья в зоопарке Лондона. Вырви когти и клыки гарпии, подрежь голосовые связки сирину – и это милейшие безобидные тварюжки. Вспомни, как тебе понравилось на выставке в Бирмингеме»

Питер помнил эту выставку. После неё он долго канючил, упрашивая отца купить кентавра. Или сирина – только обязательно с красными перьями на крыльях, как у того, что занял первое место. Или хотя бы парочку мелких синепузых пикси. Вот у мистера Роли, с которым папа по выходным играет в гольф, есть целая стая баргестов. У мистера Джилроя бассейн с никсами. А у миссис Элмерз в гостиной стоит большая клетка с пятью феями, ну почему бедному Питеру нельзя кентавра-а-а?.. Но отец был согласен только на фамильяра. Он считал, что фамильяр необходим как талисман каждому преуспевающему бизнесмену.