Офицеры и джентльмены

— Хидор. Эхо. Dunca. [66]

Старуха по-прежнему никак не реагировала, как будто была глухая и слепая. Гай повернулся и вышел из дома на солнечный свет. Здесь к нему подошла молодая девушка, румяная, босая, вся в слезах; она доверчиво взяла его за рукав. Гай показал ей пустую фляжку, но она отрицательно покачала головой, тихо произнесла что-то неразборчивое и решительно потащила его к небольшому двору на окраине деревни, в котором раньше держали домашний скот, а теперь в нем не было никого, кроме другой девушки, похожей на первую, возможно ее сестры, и молодого английского солдата, неподвижно лежавшего на носилках. Девушки беспомощно показали на солдата. Гай ничем не мог помочь. Юноша был мертв, казалось, не имея никаких ран. Он лежал, будто отдыхая. Немногие трупы, виденные Гаем на Крите, лежали в неестественных позах. Этот же солдат лежал, как надгробное изваяние, как сэр Роджер в своей мрачной гробнице в Санта-Дульчине. Только трупные мухи, ползавшие вокруг его губ и в глазницах, указывали на то, что это человеческая плоть. Как он оказался здесь? Кто эти девушки? Не оставили ли его на их попечение уставшие носильщики, чтобы девушки позаботились о нем в его предсмертные минуты? Не они ли закрыли ему после кончины глаза и сложили руки? Гаю не суждено было узнать об этом. Этот эпизод остался одной из бесчисленных, необъяснимых случайностей войны. Не находя слов, все трое стояли теперь у тела, недвижимые и безмолвные, как статуи надгробного памятника.

66

Вода. Хочу. Пить

Погребение мертвых — святая обязанность всякого добропорядочного человека. А здесь но было даже инструментов, чтобы вырыть могилу в каменистой почве. Возможно, позднее противник будет очищать остров от мусора и швырнет эти останки вместе с другими в общую яму, а семья этого юноши не получит о нем известий и, месяц за месяцем, год за годом, будет ждать и надеяться. Гай вспомнил правило, засевшее в памяти со времени военной подготовки: «Офицер, возглавляющий похоронную команду, несет ответственность за сбор личных знаков красного цвета и отправку их в отдел учета личного состава. Знак зеленого цвета остается на теле. Джентльмены, запомните на случай сомнений: зеленый — это цвет разложения».

Гай опустился на колени и снял личный знак с холодной груди покойника. На знаке были номер, фамилия и литеры «Р» и «К» [67] .

— Да покоятся в мире душа твоя и души всех верующих, почивших в милости господней, — тихо произнес Гай.

Гай встал. Трупные мухи снова уселись на умиротворенное молодое лицо. Гай отдал честь и направился дальше.

Некоторое время он шел по пустынной равнине, но вскоре дорога привела его в следующую деревню. Прошлый раз, в темноте, с трудом поспевая за Фидо, Гай едва заметил ее. Теперь же он обнаружил, что это довольно большое селение: к рыночной площади стекались другие дороги и тропинки, позади дворов располагались обширные скотные дворы и амбары. Двери церкви с куполообразной крышей были распахнуты настежь. От местных обитателей не осталось и следа; вместо них у дверей стояли часовые — английские солдаты-алебардисты, а на перекрестке сидел, покуривая трубку, Сарам-Смит.

67

Римско-католическое вероисповедание.

— Привет, «дядюшка». Командир говорил, что вы находитесь где-то поблизости.

— Я рад, что отыскал вас. По дороге мне попался болтун офицер, сообщивший, что вы все попали в мешок.

— Ничего похожего, как видите, правда ведь? Прошлой ночью здесь произошла какая-то заварушка, но мы в ней не участвовали. — Со времени их последней встречи в Западной Африке Сарам-Смит возмужал. Он не обладал особой привлекательностью, но стал настоящий мужчиной. — Командир вместе с адъютантом отлучились, они обходят роты, но заместитель командира — в канцелярии батальона, вон там.

Гай отправился в указанном направлении к фермерскому дому рядом с церковью. Везде чувствовался порядок. Одна табличка указывала, как пройти в батальонный лазарет, другая — в батальонную канцелярию. Гай прошел мимо старшины батальона и писарей и в следующей комнате нашел майора Эрскайна. Кухонный стол был застлан армейским одеялом. Все было как в канцелярии в Пенкирке.

Гай отдал честь.

— Привет, «дядюшка», вам не мешало бы побриться.

— Мне не мешало бы и позавтракать, сэр.

— Завтракать будем, как только возвратится командир. Что, привезли нам новые распоряжения?

— Нет, сэр.

— Информацию?

— Никакой, сэр.

— Тогда что же замышляет штаб?

— В настоящее время штаб почти не действует. Я прибыл, чтобы получить информацию от вас.

— Нам ничего не известно.

Он познакомил Гая с обстановкой. За ночь командос умудрились растерять две роты. Утром на их фланге появился патруль противника, который затем поспешно ретировался. Скоро через их боевые порядки должны пройти командос, которые займут позиции у Имброса. Они располагают автотранспортом и поэтому больших трудностей при отрыве от противника не испытывают. Второй батальон алебардистов должен удерживать свои позиции до полуночи, а затем отойти в тыл оперативной группы Хука, к району посадки на суда.

— После этого мы вверяем свою судьбу флоту. Таков приказ, насколько я его понимаю. Не знаю только, как все это получится.

Алебардист подал Гаю чашку чая.

— Крок! — обрадовался Гай. — Надеюсь, вы помните меня?

— Сэр?!

— Все так изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз.

— Да, сэр, — согласился Крок.

— Противник еще не атакует сколько-нибудь значительными силами, — продолжал майор Эрскайн. — Пока только патрули ведут поиски. Как только натыкаются на какую-нибудь часть, сразу же останавливаются и пытаются обойти ее. Все совершенно элементарно. Мы могли бы продержаться здесь сколько угодно, если бы эти проклятые штабисты делали свое дело как следует. С какой стати мы драпаем? Меня учили воевать по-другому.

Снаружи донесся шум подъехавшего автомобиля, и Гай узнал громкий, с командными нотками голос полковника Тиккериджа. Гай вышел на улицу и встретил Тиккериджа и его начальника штаба. Они руководили выгрузкой из грузовика троих раненых солдат, двое из которых едва держались на ногах, а третий лежал на носилках. Когда его проносили мимо, он повернул побледневшее лицо, и Гай узнал солдата своей бывшей роты. Солдат был укрыт одеялом. Его только что ранили, и он еще не испытывал сильной боли. Он улыбнулся довольно весело.

— Шанкс! — окликнул его Гай. — Что это с вами приключилось?

— Должно быть, накрыло миной, сэр. Разорвалась неожиданно прямо в траншее. Мне еще повезло. Парня рядом со мной уложило наповал.

Гай вспомнил: алебардист Шанкс брал призы за исполнение медленного вальса. В дни Дюнкерка он просился в отпуск по семейным обстоятельствам для поездки на конкурс танцев в Блекпул.

— Я зайду поговорить попозже, после того как врач посмотрит вас.

— Благодарю вас, сэр. Приятно, что вы вернулись к нам.

Два других солдата, хромая, направились в лазарет. «Наверное, они тоже из четвертой роты», — подумал Гай. Он помнил только алебардиста Шанкса из-за его медленного вальса.

— Ну что ж, «дядюшка», заходите и рассказывайте, чем могу быть полезен вам.

— Я хотел бы знать, полковник, нет ли чего-нибудь такого, в чем я мог бы быть полезен вам?

— О, конечно, конечно! Попробуйте обеспечить горячий обед для батальона, для меня — ванну, артиллерийскую поддержку и несколько эскадрилий истребителей. Это, пожалуй, все, в чем мы нуждаемся сегодня утром. — Полковник Тиккеридж был в хорошем настроении. Войдя в дом, он крикнул: — Эй, кто там! Пригласить сюда танцовщиц! Где алебардист Гоулд?

— Сию минуту будет здесь, сэр.

Алебардист Гоулд — старый знакомый со времен Мэтчета, когда он доставил чемодан Гая со станции, еще до того как возник вопрос о поступлении Гая в алебардисты. Он широко улыбался.

— Доброе утро, Гоулд, не забыли меня?

— Доброе утро, сэр. С возвращением вас в батальон.

— Винца сюда, — приказал полковник Тиккеридж. — Вина для нашего гостя из вышестоящего штаба!

Это было сказано с величайшей сердечностью, но после более теплых приветствий солдат от этих слов слегка веяло холодком.