Офицеры и джентльмены

— Женщины из вспомогательной службы?

— Нет-нет. Я имею в виду тех, кто никогда не был здесь. Романтики, черт бы их взял! В этом-то смысле клуб как раз и хорош. Столовая здесь как дома, в Англии, правда? Готовят из английских продуктов, разумеется.

— Вина не бывает?

— Есть какое-то местное красное вино; если хотите, можете брать.

— Рыба, конечно?

— Ее держат главным образом для итальяшек. Тоже неплохая вещь, один запах чего стоит.

Приятное возбуждение, которое Гай почувствовал, прибыв за границу после двухлетнего пребывания в Англии военного времени, замигало и погасло, подобно электрической лампочке в кабинете безымянного майора.

Гражданский официант принес им розовый джин. Гай попросил по-итальянски принести мясо с чесноком и зеленью. Официант ответил по-английски почти презрительно: «У нас этого нет!» — и принес американские земляные орехи.

Под голубым куполом, там, где недавно грызли гранит науки смуглые, бородатые духовные лица, теперь сидели военные в самой разнообразной форме и с многочисленными знаками различия. Гай вспомнил свое недавнее прошлое и задумался над вероятным будущим. Это был как бы еще один Саутсанд, еще один транзитный лагерь, привокзальный отель в Глазго; это была еще одна самая низшая ступень — неиспользуемый офицерский резерв.

— Послушайте, — обратился безымянный майор к Гаю, — что это вы приуныли? В чем дело? Соскучились по дому?

— Соскучился по Италии, — ответил Гай.

— Вот это здорово! — сказал майор, озадаченный, но довольный, что Гай шутит.

Они прошли в зал, который был когда-то трапезной. Если Гай действительно скучал бы по Лондону военного времени, он нашел бы здесь утешение, ибо увидел за столиком лейтенанта Пэдфилда в компании троих англичан. В Лондоне Гай не видел лейтенанта с рождественских дней.

— Добрый вечер, Лут. А вы как сюда попали?

— Я присоединюсь к вам позднее, хорошо?

— Вы знаете этого янки? — спросил майор.

— Да.

— И чем же он занимается?

— Это никому не известно.

— Недавно он все время крутился около Джо Каттермоула. А кто привел его сюда, я не знаю. В служебное время мы стараемся быть с американцами на короткой ноге, а во внеслужебное — не очень-то. У них здесь своих клубов сколько угодно.

— Лут — очень общительный человек.

— Как вы зовете его?

— Лут. По-американски это значит «лейтенант», начальный слог этого слова.

— В самом деле? Не знал. Чушь какая-то.

На ужин, как Гаю уже ответили, не было никаких острых мясных итальянских блюд, но он с удовольствием выпил вино, хотя далеко не первосортного. В Лондоне в последние два месяца вино было большой редкостью и стоило оно дороже, чем когда-либо раньше. Майор вина не пил. Он подробно рассказал Гаю о своей последней любовной связи с женщиной из вспомогательной службы и о женщине, с которой он встречался до нее. Разница между ними, по его словам, была невелика. Вскоре к ним подошел лейтенант Пэдфилд с раскрытым портсигаром.

— Сам я их не переношу, — сказал он, — но думаю, что они неплохие. Не из нашего военторга. Это мне подарил советник нашего посольства в Алжире.

— Хорошая женщина — это одна, а хорошая сигара — это совсем другое, — сказал майор.

— И это напоминает мне, — подхватил лейтенант, — что я так и не поздравил вас, Гай, и Вирджинию. Я читал о вас в «Таймсе», когда жил со Ститчами в Алжире. Очень приятная новость.

— Спасибо за поздравление.

Безымянный майор, взяв предложенную сигару, откусил кончик, закурил и счел своим долгом сказать:

— Садитесь с нами. Мы с вами не встречались, но я видел вас вместе с Джо Каттермоулом.

— Да-да, для моей работы он здесь самый полезный человек.

— И что же это за работа, если не секрет?

— Отнюдь нет. Опера. Мы пытаемся возродить оперу, представляете?

— Нет.

— Это самый верный путь к сердцам итальянцев. Что касается оркестров, то с ними никаких трудностей нет. А вот певцы, по-видимому, все сбежали вместе с немцами. — Он рассказал о различных оперных театрах в оккупированной Италии; одни из них были разрушены бомбами, другие лишь слегка повреждены. Оперный театр в Бари остался невредимым. — Однако мне пора вернуться к моим друзьям, — сказал лейтенант, поднимаясь.

В течение нескольких последовавших секунд, опасаясь затронуть сугубо личный вопрос, майор сидел молча, затем все же решился и спросил:

— Как я понимаю, из того, что сказал этот молодой человек, следует, что вы только что женились?

— Да.

— Тогда это никуда не годится, что вас сразу же послали за границу. Боюсь, что в таком случае весь мой разговор о местном женском рынке был неуместен.

— Не думаю, что моя жена стала бы возражать против этого.

— В самом деле?! Моя возражала бы, а я женат уже одиннадцать лет. — Он помолчал, видимо размышляя о своих любовных похождениях в течение уже довольно длительного времени, и добавил: — По крайней мере, я думаю, что возражала бы. — Помолчав еще несколько секунд, он продолжал: — Впрочем, я ведь уже давно не виделся с ней. Возможно, что теперь она не обратила бы на это никакого внимания, — закончил он с покорной грустью.

Они вернулись в буфетный зал. От мысли о возможности того, что жена безразлична к его любовным связям с женщинами из вспомогательной службы, настроение майора заметно упало. Он заказал виски и спросил:

— Послушайте, а что этот молодой человек имел в виду, когда говорил о самом верном пути к сердцам итальянцев? Мы же только что отколошматили этих ублюдков, правильно? О чем им еще распевать в операх? По-моему, даже янки и те не настолько глупы, чтобы развлекать итальяшек и устраивать для них дивертисменты. Если бы спросили меня, то я не задумываясь ответил бы, что под этим кроется что-то другое. Как только выбываешь из действующей части, сразу же сталкиваешься со множеством подозрительных явлений, о которых ты не имел ни малейшего представления. А в этом городе таких явлений до черта.

2

В Лондоне в этот момент разыгрывалась сцена традиционной домашней идиллии. Вирджиния готовила приданое для новорожденного. Хорошо и красиво шить она научилась еще в детстве, когда ходила в школу. В зрелом возрасте она, правда, занималась этим делом мало и без особой к нему любви. В Кении, например, по вечерам она довольно часто была занята шитьем стеганого одеяла, но закончить эту работу так и не удосужилась.

Дядюшка Перегрин читал вслух роман Троллопа «Можешь ли ты простить ее?»

— А вы знаете, дядюшка, я уже прошла все уроки, — неожиданно сказала Вирджиния.

— Уроки?

— Да, подготовку. Священник Уэлд говорит, что он готов принять меня в любое время.

— Ну что ж, ему виднее, — проговорил дядюшка Перегрин с сомнением в голосе.

— Все это, оказывается, совсем не трудно, — продолжала Вирджиния. — Я не понимаю, почему романисты так много рассуждают о людях, которые якобы потеряли веру во всевышнего. Для меня, например, все это ясно как белый день. И почему только меня никто не наставил на путь истинный раньше? Я хочу сказать, что в действительности все это совершенно очевидно, стоит только как следует подумать.