Огнем и Словом

Венчание состоялось через неделю после того, как решился вопрос с венецианцами. Император спешил с женитьбой. Что было тому причиной, сложно понять. Может быть, даже банальная увлеченность молодого императора своей невестой. Хотя мне показалось, что он хотел быстрее избавиться от нас, русичей. Ведь после свадьбы, должно отправляться восвояси и посольство. Увидел угрозу империи? Если и так, то зря. На этом этапе развития Руси, сильная Византия нам нужна. Еще сколачивать в будущем коалицию против монголов. Да и торговля, опять же.

Вот только тут не вязалось мое отбытие домой. Задача по помощи в деле сдерживания крестоносцев, стояла остро.

Само празднование венчания было достаточно банальным. Церковь, подарки от императора толпе в виде бесплатной кормежки в течении трех дней, скачки на ипподроме с выдачей хлеба и вина. Ну и застолье. Причем на пиру императорская чета лишь появилась, собрала похвалу и ушла. Наверное, маленьких «василевсиков» строгать. Что ж, это нужное дело. Еще бы не девки рождались у Мануила, как в иной реальности, а был наследник. Зависть — жалкое дело, так что выкинуть нужно все из головы и напиться.

— Не любят нас тут, друг мой, Влад! — пробасил изрядно подпивший Ивар. — Вот сидим за вторым столом, но не за первым.

Варяг силой ударил своим серебряным кубком о столешницу, к слову, деревянную, а не из мрамора, каким был главный стол.

— Приходи, мой друг на службу ко мне, я более достойно тебя встречу, — так же несколько захмелев, сказал я не без обиды за ситуацию.

Посадить тех, кто, по сути, спас империю за второстепенный стол — это было тем, что я посчитал несправедливым. Что хотел показать этим жестом распорядитель? То, что наши заслуги не столь важны? Что это воля и мудрость императора купировала серьезную проблему с венецианцами?

Понятно, что в сложившейся ситуации личность императора все равно должна стоять на первом месте, Но что, если варяги взбунтуются? Ладно, я собирался уходить из Константинополя в ближайшее время. Ранее дал обещание василевсу поучаствовать в операции по сдерживанию крестоносцев, вот и пойду пробовать сделать это. Мало того, все мои трофейные корабли, а это пять больших венецианских транспорта и десять малых, все они, как предполагается, будут участвовать в процессе переброске крестоносного войска. Так что я еще ой как нужен империи, оттого обидно сидеть за вторым столом.

Пиршество проходило в нервозной обстановке и было не совсем приятно, что византийские вельможи, будто чурались нас с Иваром. Мол, мы грязные варвары, которые устроили побоище, а они, византийцы, так и не причем. Вот поэтому еще хотелось уйти из города.

Это такая закономерность в развитии империй, когда не закате перестают цениться решительные действия? Как можно было в начале двадцатого века ссылать убийц чиновников в Сибирь? Сатрапы! Деспоты! Да к стенке тех, кто нарушает закон. Только так поступали на заре империй. В Риме это было: и жесткие законы, суровые нравы, они двигали римлян дальше покорять народы. А после… Тьфу! Стали наемников нанимать на защиту границ. Вот и нет нынче Рима, а Византия только Божьим промыслом и устояла, сильно потеряв в могуществе.

И глядя на этих вельмож, я понимал: Византия идет к упадку. Слащавые они, ручки свои боятся замарать в крови. Смотрят на нас с Иваром, как на зверей каких-то.

Но, не смотря на то, что все шло к пьяной драки, ее удалось избежать. Наверное, все же византийцы сдали назад и в какой-то момент, когда мы стали заводится, особенно Ивар, хозяева пошли на попятную. Они извинились, предложили хорошего вина и выпить примирительную чашу, келих колу, когда все пьют с одной посудины.

Я был пьян. Накопилось, не железный. Но все равно, нужно было ехать домой. И какое же было удивление, когда один из евнухов предложил остаться во дворце и переночевать. Ничего опасного для себя не найдя, а почувствовав, что ноги отказываются слушаться, я поплелся в ту комнату, что была мне предложена.

Скинув свое нарядное верхнее одеяние, я застрял на сапогах. Ну не выходило ловко их снять. Упал даже на пол и рассмеялся. В таком состоянии я себя не помню ни в этой жизни, ни в прошлой. И раньше напивался, но всегда было так: пью, как не в себя, при этом все адекватно воспринимаю, и даже язык не заплетается, а поле плюхаюсь в кровать и сплю, как убитый. А в этой жизни несколько иначе. Плохо, в таком состоянии можно и глупостей натворить.

— Дозволь я помогу тебе, — звонкий голосок, вещавший на русском языке, заставил вздрогнуть и даже несколько протрезветь.

— Императрица? Я так нынче должен к тебе обращаться? — спросил я, всматриваясь в темный угол комнаты, где можно было рассмотреть лишь очертание женской фигуры.

— Я тут, как женщина, но не девица. Как та, что хочет исполнить заветное, без чего жить не хочу, — сказала Евдокия, выходя из тени.

Я опешил. Признаться, так и что-то похожее на оторопь стало захватывать мое сознание. И опасался я не за свою шкуру, а за то, что лишь прихоть девчонки, ну или уже женщины, может перечеркнуть все то, чего я уже добился. Выбился из отрока без кола и двора в главу одной из самых могущественных организаций Европы. Да, без ложной скромности, именно так, ибо те же тамплиеры сейчас не могут собрать войско в десять тысяч, а я, если напрячься, могу. Пусть там больше половины и будет половцев, но все же. И вот сделать столько и поставить все на кон? Ведь понятно, что именно удумала Евдокия.

— Ты совершаешь ошибку и подвергаешь меня и себя опасности, — сказал я, пытаясь прийти в норму.

В голове туманы и не понять о чего больше: или от хмельного вина и пива и меда и… Или все же так пьянит ситуация. Опасность, обладание красивой женщиной, императрицей! Чувство самосохранения уходило на второй план, уступая место животному инстинкту размножения.

— Почему? — с трудом выдавил я из себя.

— Потому что люблю тебя. И потому что хочу этого! Одна ночь, одно наваждение и я буду верной и богобоязненной женой. А пока… богиня Жива меня ведет к тебе, я не могу сопротивляться, — шептала Евдокия, принимаясь снимать с меня сапоги.

На миг пришло просветление, что портянки не такие уж чистые должны быть, но вновь накатило наваждение, когда, откинув прочь сапоги, Евдокия встала и скинула с себя темный плащ, в который была одета. А под ним… Юное, красивое, манящее к себе, женское тело. Если есть тот мужчина, который может устоять перед такими соблазнами, то у меня к нему вопрос: а мужчина ли он? Нет, не о том, думать нужно головой, но кровь от мозга уходит, перекочевывая в иную часть моего тела.

— Один раз, — шептала Евдокия, в перерывах между неумелыми поцелуями.

— Где василевс? — спросил я.

Самое глупое спрашивать женщину в такой момент об иных мужчинах, но тут на кону жизни, репутация, будущее страны. И это осознание, что именно является ставкой, еще больше возбуждало. Адреналин потоком, будто в бою, поступал в кровь, создавая непередаваемый каскад эмоций.

— Мануил спит пьяным. Он сделал свое дело еще вчера, я должна понимать, что можно от супружества чувствовать. И он… — Евдокия прервалась, ее упругие груди уперлись мне в живот.

Я понял, что больше всего на свете сейчас хочу, чтобы она продолжала.