Огненное сердце
Шрифт:
– Потому что сразу станет понятно, кто тебя прикрывал. А эту карту пока не стоит разыгрывать.
– Потому что ты не уверен, что мне не понадобится защита снова?
Поцелуй через каждое слово. Говорим о серьезных вещах, но я как будто бы не вникаю. В конце концов, это можно и потом обдумать. А сейчас концентрируюсь на Мусе. На его руках, что лениво скользят по моим предплечьям и абсолютно не спешат перебираться куда-то кроме.
– Всякое может быть.
– Значит, мы будем держать наши отношения в тайне?
– Значит, будем. Хорошо, что мы не успели нигде засветиться.
Он все-таки
– Тайные встречи. Конспиративные квартиры… Романтика…
Сколько я потрачу на это бесценного времени? Стоит ли оно того?
В ответ на мои слова Гатоев невесело хмыкает. Спиной чувствую зреющее в нем недовольство, но понятия не имею, чем оно вызвано. Чтобы его отвлечь, снова верчу задницей. И это срабатывает. Муса проникает пальцами между ног и задумчиво тянет:
– Так ждала, что даже трусов не надела.
– Вообще-то они у меня одни. Я их пос-стирала. Аа-ах. И вообще все для тебя, какие могут быть жалобы?
– Все? – он погружается одним слитным глубоким толчком. Я вскрикиваю. И выпрямляюсь, так что ударяюсь спиной о его грудь. Гатоев удовлетворенно вздыхает. Снова обхватывает рукой мое горло. – Все? – двигает бедрами, будто приноравливаясь, и срывается в дикий темп.
– Да!
– Только для меня, Амалия? Ты хорошо подумала?
– Да! Все только для тебя… Для тебя!
– Почему, девочка? Почему ты так решила?
Он останавливается, и это такой облом, что я скажу что угодно, лишь бы он только продолжил.
– Потому что ты мне нужен. Ты мне нужен… Так нужен… Я устала одна, Муса. Я… – меня прошивает иглой неслучившегося оргазма. На глазах выступают горькие слезы. Сегодня Муса ничего такого не делает. Но я снова морально выпотрошена. Он толкается, я выгибаюсь так, что еще немного, и сломается позвоночник. И уже не таясь, рыдаю: – Я так устала одна…
Глава 11
Все заканчивается ровно тогда, когда мне уже начинает казаться, что ожидание будет вечным. За эти дни я успеваю рухнуть на дно пару раз и столько же раз соскрести себя во что-то адекватное и приемлемое. Неизвестность так сильно давит, что я ловлю себя на остром желании сдаться. Не дает Муса. Точней, страх, что я и его подставлю. Вслух, конечно, об этом я ни полслова. Не хочу его разочаровать. У меня определённо какая-то разновидность стокгольмского синдрома. Мне кажется жизненно важным бесконечно ему угождать.
Так вот, когда телефон звонит во второй раз за эти бесконечные дни, я едва не подпрыгиваю:
– Да!
– Привет. У меня хорошие новости…
Колени слабеют. Просто в один миг перестают держать. И потому инструктаж Гатоева о том, что мне делать дальше, я выслушиваю лежа на полу в позе эмбриона.
Бесконечные часы вынужденного затворничества тычут носом в то, что я вовсе не такая сильная, какой себя мнила. Просто после развода с Сидельником я не давала себе поблажек. Ни единого шанса раскиснуть. Планка требований, которую я для себя установила, была так высоко задрана, что я не расслаблялась, кажется, ни разу за эти годы. Потому и сама в какой-то момент поверила, что выковала в себе стальной стержень. Что мне все уже нипочем. Но… Нет. Ничего подобного. Такие встряски ломают кого угодно. Глупо отрицать,
что я уже никогда не буду прежней.Поднимаю взгляд к зеркалу заднего вида. Я совершенно не знаю эту женщину в отражении.
Громкий шум за окном заставляет втянуть голову в плечи. Внешний мир кажется пугающим и незнакомым. Похоже, мне придется заново учиться жить среди людей. За пределами мира, в котором только я и Гатоев.
Дрожащими руками завожу мотор. Чуть опускаю стекло, впуская в салон больше звуков. А вместе с ними в окно врывается дурманящий аромат весны. Сейчас расквитаюсь с делами и уеду. Как пить дать уеду в какую-нибудь деревню. Тупо смотреть на реку, дышать цветущими садами да густым сдобренным навозом черноземом.
Четко следуя инструкциям, оставляю тойоту на парковке одного из торговых центров и с бордюра беру другую тачку. В следующем ТЦ переодеваюсь. И снова еду. И меняю машину опять. Только четвертому водиле я называю родительский адрес. Родная сталинка. Знакомая дверь.
– Амалия!
– Пап… Папочка…
Надо быть сильной. Родители совсем старенькие. Иногда я забываю об этом – они у меня очень современные и какие-то невероятно легкие, но волновать их нельзя. Волнения в таком возрасте категорически противопоказаны. Все вроде получается, только губы сильно дрожат…
– Господи, ребенок, давай же! Проходи! Света, смотри, кто здесь… Мы как раз лепили манты. Сейчас на стол накроем. Ты голодная?!
– Конечно. Только умоюсь, ага? – смеюсь я и шагаю к расположенной по правую руку ванной комнате.
– Я всех на уши поставил, – шепчет отец мне в ухо, чуть придержав. – Всех. Ярика – так просто за грудки взял.
– Спасибо большое, пап.
– Показалось, он чего-то темнил.
Мои глаза встречаются с отцовскими. У нас они одной формы, одного цвета. Я хочу… я так хочу их передать своей дочке или сыну.
– Может, просто не хотел тебя волновать?
– Без понятия. Вот ты нам сейчас расскажешь, что тебе известно, и подытожим.
Ну не знаю. Даже если Сидельник и был готов меня слить, он этого не сделал. Не хочу, чтобы родители разочаровывались в нем. Все по той же причине – в их возрасте любые разочарования, а тем более разочарования такой силы, сказываются на здоровье. С другой стороны, если они порвут все отношения с Яриком, мне будет гораздо легче вытеснить его фигуру и из своей жизни.
– Амалька!
– Мам…
Обнимает, неуклюже выставив перед собой грязные от муки руки. Плачет.
– Я ночей не спала, так за тебя переживала.
– Ну ты что, мам? Что мне будет? Все-все. Не расстраивайся. Я умоюсь, и к вам. Ставь кастрюлю.
– Голодная, – шмыгает носом мама. – Осунулась вся…
– Мамуль, все уже хорошо. Я мигом в ванную.
– Если хочешь переодеться – на крючке чистый халат.
В итоге я еще и под душ забираюсь. Обманчиво кажется, что это реально – смыть с себя события последних дней. Но в горячей воде только размаривает. Сегодня я решила переночевать у родителей, поэтому халат – то, что нужно. Натуральный шелк, цветы сакуры на алом. Кажется, папа купил это кимоно в одной из командировок в Японию. Вообще, если пройтись по родительскому дому, можно составить летопись их жизни. Здесь полно всяких вещиц, купленных во время их путешествий по миру.