«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

Мы внимательно смотрели вперед. Я на всякий случай снял крышку с тула и приготовился выхватить лук или пистолет, смотря что понадобится. Топот приблизился, и из-за кустов вылетел всадник.

– Да это ж Третей!

Третей, один из четверых дозорных, весь взъерошенный и бледный, резко осадил коня и, показывая дрожащей рукой назад, сказал, заикаясь:

– Т-т-там, на-на-на п-п-п-поле н-н-н-наших побили.

– Что-о-о?!

Взревев, мы тут же рванули вперед. Бешеная скачка закончилась у края поля. Кони резко остановились, и мы чуть не вылетели из седел. Картина того, что я увидел, ввергнула меня в ступор.

– Господи, помилуй!

Я бродил среди тел. Вглядывался в лица, узнавая многих. Не верилось. Не хотелось верить глазам. Все погибли. Весь большой полк. Почти все тела утыканы стрелами. Все в стрелах. Только из земли торчит столько, что хватило бы и сотой доли на всех. Убитых пиками и с рублеными ранами тоже хватало. Бродил и смотрел на все это. Как так вышло? Их же побили, как младенцев. Многие без брони. Ратников в кольчугах – считаные десятки. Как такое могло произойти? Не выставили дозор? А может, опять предательство? Но кто?

Господи!

Ноги стали ватными. Вот боярин Карпов с рассеченной грудью, тот, что спорил со мной на совете. Вот Егор Бусин, ратник-великан, он кроме десятка стрел в теле имел колотую рану. Я остановился у незнакомого ратника, пронзенного копьем. На кузнеца Тютю похож. Не мог оторвать взгляд от его остекленевших глаз. Молодой… был…

Я зашел почти в середину лагеря, превратившегося в большое кладбище. Еще одно Буево поле. Ноги подогнулись. Хотелось завыть.

Меня трясло. Нет, это трясли за плечо и что-то говорили, но я не слышал. Голова мотанулась от удара, и слух прорезало:

– …ди в себя. Черт возьми!

– Как же так?

– Не знаю, – скрипнул зубами Кубин. – Ну что, пришел в себя?

– Пришел. Что теперь делать, а? Их же всех…

– Не всех. Ополчения нет. Пойдем отсюда. Вон в той роще наши собрались. Там и подумаем, что делать.

В себя пришел на небольшой поляне, отделенной от поля густыми кустами. Здесь уже запалили костры. Мы остановились у одного.

– Садись, Володя.

Кубин присел рядом. Выглядел он, наверное, не лучше меня. Окаменевшее, хмурое лицо, в глазах глубокая скорбь. Я так не могу. Еще чуть, и крыша съедет. Как он еще держится?

– Вижу, прийти в себя не можешь. Понимаю.

Дед Матвей смотрел на огонь и ежился, как будто мерз.

– Страшная картина.

Кубин перевел взгляд на меня и продолжил:

– Странно. Когда сам сражаешься и столько крови видишь и товарищей убитых, воспринимаешь все не так. Я сам в первый раз, так же как и ты… Эх, водки бы… много.

Я, смотря на огонь, спросил:

– Власыч, как ты думаешь, что произошло? Кто опять предал?

– Думаю, тот же. Кутерьма. Поганых к Китежу вывел и место лагеря показал.

А ведь точно! Теперь вся картина стала ясной. Монголы, пройдя тайной тропой, показанной предателем, не только сожгли город, но и подготовили засаду для русских ратников. Вот только как со следами? Столько следов от конных должно было остаться, хотя…

Искушенные в этих вопросах монголы смогли скрыть свои следы, недаром их так долго не могли обнаружить. А после того, как русское войско встало лагерем, они его окружили и ударили, перед этим вырезав дозоры. Скорей всего, так и было.

– Я отроков разведать послал, – сказал дед Матвей, – как и что кругом творится. Так, чтоб по-тихому оглядеться. И в Верши весть тоже послал за подмогой. Тут нам одним не справиться. Дело у нас важное есть.

Вокруг загомонили парни:

– А как же поганые? Неужели спустим им это?

– Будет еще у нас возможность с ними поквитаться. А сейчас товарищей наших похоронить надо.

Из кустов вынырнул Демьян:

– Владимир Иванович! Там наши. Велесов Борька и с ним еще дюжины две воев. И… там князь… умирает он.

Последнее Демьян договаривал уже на ходу. Мы мчались туда, куда он указывал.

Велесов лежал на небольшой полянке. Его голову держал на коленях Борис, а вокруг толпились уцелевшие ратники. Увидев меня, князь слабо улыбнулся:

– А, боярин Велесов. Видишь вот, как вышло? Умираю я.

– Нет, тятя, – всхлипнул Борис, – ты не умрешь. Боярин поможет тебе.

Он поднял на меня умоляющий взгляд:

– Ведь ты поможешь? Помоги, прошу.

Я молчал. Помочь уже было невозможно – из груди торчали обломки стрел. Кольчугу снять и не пытались. Крови потерял много. Как он живой еще? Опустил голову, помочь я не мог в любом случае. Ну, не врач я, черт возьми! Борис все понял. Понял и Велесов. Он закрыл глаза и пробормотал:

– Слушай меня, сын… я умираю. Ты теперь один остался. Дело твое выжить и род продолжить. Слушай Владимира Ивановича. Дядя он твой…

Он перевел взгляд на меня:

– Прости меня… не принял я тебя как брата… теперь…

Он кашлянул и замер.

Я положил руку ему на грудь:

– Клянусь, я сделаю все, чтоб он выжил.

Поднялся. Кубин, стоявший рядом, перекрестился и произнес:

– Прими, Господи, душу раба твоего.

Молчали. Борис смотрел отрешенно. Один из ратников, закончив молиться, перекрестился и спросил:

– Что теперь делать-то?

– Хоронить будем. Всех.

Борис поднял голову и сказал:

– Отца я похороню дома.

Дед Матвей приобнял Бориса за плечи:

– Боренька, далеко ведь. Поганые рядом. Похороним со всеми.

– Отца я похороню дома! – твердо ответил Борис. – Хоть он будет рядом.

– Погоди, а почему только он?

Парень посмотрел сквозь меня, и я понял, что случилось.

– Княгиня и братья в Китеже были?

Он кивнул. Мы с Кубиным переглянулись.

– Ладно, Борис, – согласился дед Матвей. – Завтра поутру и поедешь.

Я повернулся к Кубину:

– Матвей Власович, проводи его. Возьми людей сколько надо.

Дед Матвей кивнул.

– А теперь вы, – я медленно оглядел всех присутствующих ратников. – Старший кто есть? Сотники или десятники?

– Нет сотников, – выступил вперед один, – полегли все. Я десятник, Бравый Иван.

– Бравый, говоришь? А сколько вас тут, таких бравых? И как в живых остались?

Ратник покачал головой: