Огненный крест. Книги 1 и 2

Возможно, так и будет, но сейчас было довольно холодно. Навес для лошадей был укреплен ветками сосны и тсуги и походил на маленький пушистый пригорок, засыпанный снегом. Теплое дыхание лошадей растаяло снег на отдельных участках, и от них поднимались едва видимые струи пара. Все было спокойно с почти осязаемым ощущением сонливости.

— Мортону уютно, если он здесь, — заметила я.

— Не думаю, что он здесь. Я отправил Фергюса, сказать ему, что милиция распущена, как только Вемисс прибыл.

— Да, но если бы я была Мортоном, я бы не рискнула отправиться домой в бурю, — произнесла я с сомнением.

— Вероятно, рискнула, если бы за тобой охотились Брауны с ружьями, — сказал он. Тем не менее, он остановился и, немного повысив хриплый голос, позвал: — Исайя!

Из кустарной конюшни не было никакого ответа, и, снова взяв мою руку, он повернул к дому. Снег уже не был девственным, его пересекали не только наши следы, но и следы мужчин, которые расходились по своим местам ночлега. Роджер уже не пел, но из дома еще раздавались голоса оставшихся гуляк.

Не желая возвращаться в атмосферу дыма и шума, мы по молчаливому согласию отправились вокруг дома, наслаждаясь тишиной снежного леса и близостью друг друга. Завернув за угол, я увидела, что открытая дверь пристройки скрипела на ветру, и указала на нее Джейми.

Он сунул голову внутрь, чтобы посмотреть, что там, и потом вместо того, чтобы закрыть дверь, взял меня за руку и затащил в нее.

— Я хотел кое-что спросить у тебя, сассенах, — сказал он. Он оставил дверь открытой, и лунный свет тек внутрь, освещая призрачным светом висящие окорока и большие бочки и мешки, загромождающие пристройку.

Внутри было холодно, но из-за отсутствия ветра мне стала тепло, и я сняла с головы капюшон.

— В чем дело? — спросила я с любопытством. Свежий ветер прочистил мою голову, и хотя я знала, что усну, как мертвая, как только прилягу, в настоящей момент я не чувствовала усталости, а только приятное чувство завершенности и исполненного долга. Это были трудные день и ночь, и ужасный день до этого, но теперь все закончилось, и мы были свободны.

— Ты хочешь его, сассенах? — спросил он мягко. Его лицо было бледным овалом с облачками дыхания перед ним.

— Кого? — удивленно спросила я. Он весело фыркнул.

— Ребенка. Кого еще?

Кого еще, действительно.

— Хочу ли я взять ее себе, ты это имеешь в виду? — спросила я осторожно. — Удочерить ее?

Эта мысль не приходила мне в голову, но, должно быть, скрывалась где-то в моем подсознании, так как его вопрос меня не удивил.

С утра я ощущала, что мои груди налились и стали чувствительными, и я сохранила в памяти ощущение требовательного ротика девочки на моем соске. Я не могла кормить ребенка грудью, но могли Брианна или Марсали. Или она могла питаться козьим или коровьим молоком.

Я внезапно осознала, что обхватила одну грудь ладонью, слегка сжимая ее. Я сразу же убрала руку, но Джейми увидел, он пододвинулся ближе и обнял меня одной рукой. Я положила голову на его грудь, ощущая холод и грубую вязку его охотничьей рубашки на моей щеке.

— Ты хочешь ее? — спросила я, не уверенная, надеюсь ли на его положительный ответ или боюсь его. Ответом стало легкое пожатие плеч.

— У нас большой дом, сассенах, — сказал он. — Достаточно большой.

— Хм, — произнесла я. Это не было прямым заявлением, но было принятием обязательства, как бы завуалировано оно не было выражено. Он взял Фергюса из парижского борделя через три минуты после знакомства. Если он возьмет это дитя, он будет обращаться с ней, как с дочерью. Но станет ли он любить ее? Никто не мог обещать ей любовь: ни он… и ни я.

Он понял сомнение в моем голосе.

— Я видел, как ты ехала с ребенком, сассенах. У тебя всегда такой нежный вид, но когда я увидел тебя с ребенком под плащом… я вспомнил, как ты выглядела, когда носила Фейт.

Я задохнулась. Услышать, как просто он произносит имя нашей первой дочери, было потрясением. Мы редко говорили о ней, ее смерть была так давно в прошлом, что иногда казалась нереальной, и все же боль от той потери ощущалась нами обоими. Фейт никогда не была для нас нереальной.

Она была рядом со мной всякий раз, когда я прикасалась к ребенку. И эта девочка, эта безымянная сирота, такая маленькая и хилая, с такой тонкой кожей, что на ней четко выделялись синие нити вен… Да, эхо памяти о Фейт было сильным. Однако она не была моим ребенком. Хотя могла быть, об этом говорил Джейми.

Возможно, она была для нас подарком судьбы? Или, по крайней мере, нашей ответственностью?

— Ты думаешь, мы должны забрать ее? — спросила я осторожно. — Я имею в виду, что с ней произойдет, если мы не возьмем ее?

Джейми слабо фыркнул, опуская свою руку и прислоняясь к стене. Он вытер рукавом нос и наклонил голову в сторону слабого шума голосов, проникающего сквозь бревна.

— О ней будут хорошо заботиться, сассенах. Она ведь наследница, знаешь ли.

Этот аспект вопроса, как-то вообще выпал из моего внимания.

— Ты уверен? — спросила я с сомнением. — Я имею в виду, что она незаконнорожденная…

Он покачал головой, прерывая меня.

— Нет, она законнорожденная.

— Но этого не может быть. Никто кроме нас двоих пока не знает этого, но ее отец…

— Ее отцом был Аарон Бердсли, насколько это касается закона, — сообщил он мне. — Согласно английскому законодательству, ребенок, рожденный в браке, юридически является ребенком мужа — и наследником — даже если известно, что его мать прелюбодействовала. Ведь эта женщина говорила, что Бердсли женился на ней, да?

Я неожиданно поняла, почему он слишком упорно настаивает именно на этом английском законе, и, слава Богу, поняла причину прежде, чем ответить ему.

Уильям. Его сын, зачатый в Англии, и — насколько все считали в Англии, за исключением лорда Грэя — девятый граф Элсмир. Очевидно, что юридически он был девятым графом, согласно тому, что мне говорил Джейми, независимо от того, был ли восьмой граф его отцом или нет. «Да, закон, что дышло», — подумала я.

— Понятно, — медленно произнесла я. — Значит, эта малышка унаследует всю собственность Бердсли, даже если они обнаружат, что он никак не мог быть ее отцом. Это… ободряет.

Взгляды наши на мгновение встретились, потом он опустил глаза.

— Да, — сказал он спокойным голосом, — ободряет.

Возможно, в его голосе был намек на горечь, но он исчез без следа, когда Джейми откашлялся.

— Таким образом, — продолжил он твердо, — ей нечего опасаться пренебрежения. Сиротский суд передаст всю собственность Бердсли — коз и все прочее, — добавил он со слабой усмешкой — ее опекуну, чтобы тот использовал имущество для блага девочки.