Огненный крест. Книги 1 и 2

— И самого опекуна, — сказала я, внезапно вспомнив взгляд, которым Ричард Браун обменялся с братом, говоря о том, что о девочке позаботятся. Я потерла замерзший кончик носа. — Значит, Брауны возьмут ее с охотой?

— О, да, — согласился он. — Они знали Бердсли и понимают, какую ценность она представляет. Забрать ее у них будет не простым делом, но если ты захочешь, сассенах, ты ее получишь. Я тебе обещаю.

От всего этого обсуждения у меня возникло странное чувство. Что-то, похожее на панику, словно невидимая рука подталкивала меня к краю пропасти. Было ли это краем опасного утеса или возвышением, с которого открывается еще большая перспектива, не известно.

Я видела мысленным взором изгиб черепа ребенка и уши, словно из тонкой бумаги, маленькие и прекрасные раковины, розовые завитушки с легким оттенком синего цвета.

Чтобы дать себе время привести в порядок мысли, я спросила:

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что дело будет не простым? Ведь у Браунов нет никаких оснований требовать ее себе, не так ли?

Он покачал головой.

— Нет, но ведь они не стреляли в ее отца.

— Что… о…

Эту ловушку я не предвидела — возможность того, что Джейми могли обвинить в убийстве Бердсли с целью завладеть его домом и товарами посредством удочерения сироты. Я сглотнула, ощущая в горле слабый привкус желчи.

— Но никто, кроме нас, не знает, как умер Аарон Бердсли, — указала я. Джейми сказал всем, что торговец умер вследствие апоплексического удара, не упомянув о своей роли ангела-избавителя.

— Нас и миссис Бердсли, — возразил он со слабой иронией в голосе. — Что, если она возвратится и обвинит меня в убийстве ее мужа? Трудно будет оправдаться, особенно, если я заберу девочку.

Я не стала спрашивать, зачем она могла бы сделать это. В свете того, что мы о ней знали, Фанни Бердсли могла сделать что угодно.

— Она не вернется, — сказала я. Насколько я не была уверена во всем остальном, в этом отношении я говорила правду. Куда бы Фанни Бердсли не отправилась — и почему — она ушла навсегда.

— Даже если она обвинит тебя, — продолжила я, отодвигая воспоминания о заснеженном лесе и свертке возле потухшего костра, — я тоже была там. Я могу рассказать, что случилось.

— Если тебе позволят, — согласился Джейми. — Но, скорее всего, тебе не разрешат. Ты замужняя женщина, сассенах. Ты не можешь свидетельствовать в суде, даже если бы ты не была моей женой.

Это замечание заставило меня внезапно задуматься. Живя в глухой местности, я редко лично сталкивалась с возмутительными образцами юридической несправедливости, но слышала о некоторых из них. Он был прав. Как замужняя женщина, я не имела никаких юридических прав. Довольно иронично, но Фанни Бердсли, будучи вдовой, их имела. Она могла свидетельствовать в суде, если бы захотела.

— Проклятие! — с чувством произнесла я, и Джейми тихо рассмеялся, потом закашлялся.

Я фыркнула, выпустив довольно большое облако белого пара. На мгновение мне стало жаль, что я не дракон, было бы чрезвычайно приятно выдохнуть огонь и серу на некоторых людей, начиная с Фанни Бердсли. Вместо этого я вздохнула, и мое белое бессильное дыхание исчезло в полусумраке пристройки.

— Понятно, почему ты назвал дело «не простым», — сказала я.

— Да, но я не сказал, что оно невозможно.

Он поднял мое лицо, обхватив мой подбородок своей большей холодной рукой. Его глаза, темные и напряженные, смотрели в мои.

— Если ты хочешь ребенка, Клэр, то я возьму его и справлюсь со всем, что за этим последует.

Если я хочу ее. Внезапно я ощутила вес ребенка, спящего под моей грудью. Я забыла лихорадку материнства, отодвинула память о восторге, панике, усталости, возбуждении. Но появление Германа, Джемми и Джоан ярко напомнили мне об этих чувствах.

— Один последний вопрос, — сказала я, беря его руку и переплетаясь с ней пальцами. — Отец ребенка не был белым. Что это может значить для нее?

Я знала, что это будет значить в Бостоне 1960-х годов, но это было другое место и другое время, и хотя здесь и сейчас общество было более суровым и менее просвещенным, чем там, откуда я прибыла, оно отличалось значительной терпимостью.

Джейми задумался, выбивая негнущимися пальцами правой руки тихий ритм по бочонку с соленой свининой.

— Я думаю, все будет в порядке, — сказал он, наконец. — Нет никакой опасности, что ее обратят в рабство. Даже если можно будет доказать, что ее отец был рабом — а таких доказательств нет — ребенок приобретает статус матери. Ребенок, рожденный свободной матерью, свободен, ребенок, рожденный рабыней — раб. И какой бы не была эта женщина, она не была рабыней.

— Официально, по крайней мере, — сказала я, вспомнив об отметках на косяке двери. — Но не касаясь вопроса рабства…?

Джейми вздохнул и выпрямился.

— Я думаю, нет, — сказал он. — Не здесь. В Чарльстоне, да, это имело бы значение, по крайней мере, если бы ей пришлось вращаться в обществе. Но не в этой глуши.

Он пожал плечами. Действительно, возле Линии соглашения имелось много детей от смешанных браков. Для поселенцев было обычным делом брать жен из племен чероки. Более редко встречались дети от связи между белыми и черными людьми, но их было много в прибрежных областях. Большинство из них являлись рабами, но тем не менее.

Маленькой мисс Бердсли не придется вращаться в обществе, по крайней мере, если мы оставим ее Браунам. Здесь ее состояние имело бы гораздо большее значение, чем цвет ее кожи. С нами ей в этом плане будет труднее, поскольку Джейми был — и всегда будет — несмотря на нехватку средств, светским человеком, джентльменом.

— Вообще-то это не последний вопрос, — сказала я, приложив его холодную руку к моей щеке. — Последний вопрос — почему ты предложил мне это?

— О, я просто подумал… — он опустил руку и отвел взгляд, — о том, что ты говорила, когда мы вернулись домой со сбора. Что ты могла выбрать бесплодие, но не сделала это из-за меня. Я подумал… — он снова замолчал и сильно потер согнутым пальцем вдоль носа. Он глубоко вздохнул и начал снова.

— Я не хочу, — сказал он твердо, обращаясь к воздуху перед собой, как если бы стоял перед судом, — чтобы ты рожала ребенка ради меня. Я не могу рисковать тобой, сассенах, — его голос внезапно стал хриплым, — даже ради дюжины детей. У меня есть дочери и сыновья, племянники и племянницы, внуки, у меня достаточно детей.

Теперь он взглянул на меня и мягко произнес:

— Но у меня нет жизни, кроме тебя, Клэр.

Он громко сглотнул и продолжил, не спуская с меня глаз.

— Но я подумал… если ты хочешь еще одного ребенка, возможно, я смогу дать его тебе.

Слезы навернулись мне на глаза. В пристройке было холодно, и наши пальцы занемели от стужи. Я сильно сжала его руку.

Пока мы разговаривали, мой мозг работал, просчитывая возможности, оценивая трудности и мечтая о счастье. Но мне не нужно было думать об этом — решение принято. Ребенок был искушением, как для плоти, так и для духа; я знала блаженство неограниченного единения, так же как и сладостно-горькую радость от осознания того, что это единение исчезает, когда ребенок познает себя и отдаляется, становясь личностью.