Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
Я поднесла холодные пальцы к своим губам и послала ему замороженный воздушный поцелуй.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Я слышу не музыку, но звук барабанов
Глава 33
Дома на рождество
— А что сделал бы ты? — спросила Брианна, осторожно поворачиваясь на узкой кровати Вемиссов и утыкаясь подбородком в выемку плеча Роджера.
— С чем?
Находясь в тепле впервые за несколько недель, наполненный до предела обедом миссис Баг и, наконец,
— С Исайей Мортоном и Алисией Браун?
Роджер зевнул, выворачивая челюсть, и глубже закопался в матрац, громко зашелестевший набитой в нем шелухой. Он подумал, что весь дом слышал, чем они занимались, но его это совсем не волновало. Она вымыла голову в честь их возвращения, и теперь волосы волнами лежали на его груди, распространяя глубокий шелковистый свет в тусклом свете очага. Было только за полдень, но ставни в комнате были закрыты, давая приятную иллюзию, что они находятся в маленькой уединенной пещере.
— Я не знаю. Полагаю то же самое, что сделал твой отец, что еще? Твои волосы великолепно пахнут, — он завил ее локон вокруг своего пальца, восхищаясь его мерцанием.
— Спасибо. Я мыла их шампунем, который мама сделала из масла грецкого ореха и ноготков. Но как же бедная жена Исайи из Гранитных водопадов?
— А-а, она? Не мог же Джейми заставить Мортона вернуться к ней, даже если она этого хотела, — сказал он резонно. — И твой отец не стал бы устраивать суматоху с лошадьми, когда они убежали, если бы хотел, чтобы этого человека убили. А Брауны точно убили бы Мортона, а его шкуру прибили бы на двери сарая.
Роджер говорил со знанием дела, помня, как его встретили с оружием в Браунсвилле. Он убрал ее волосы за ухо и, подняв голову, поцеловал ее между бровей. Он мечтал об этом много дней — поцеловать это бледное гладкое место между густыми бровями. Оно походило на крошечный оазис спокойствия среди яркого вызова ее лица. Блеск ее глаз и прямая линия носа были более очаровательны, не говоря уже о подвижных бровях и широком рте, который говорил об ее уме, но они не были мирными. А он после прошедших трех недель был настроен на покой.
Он опустил голову назад на подушку, прослеживая пальцем изгиб ее рыжей брови.
— Я думаю, лучшее, что он мог сделать, это дать молодым любовникам время, чтобы оказаться в безопасности, — сказал он. — И они смогли. К утру снег превратился в грязь, и невозможно было сказать, прошел ли здесь полк медведей, не говоря уже о том, чтобы определить, куда они направились.
Он знал, что говорил — погода внезапно потеплела, снег растаял, и милиционеры вернулись домой в хорошем настроении, но грязные по уши.
Брианна вздохнула; от ее дыхания кожа на его груди покрылась приятными пупырышками. Она подняла голову, всматриваясь в него.
— Что? Я все еще грязный?
Он вымылся, но слишком поспешно, стремясь скорее поесть, но еще больше оказаться с ней в постели.
— Нет. Мне просто нравится, когда у тебя появляется гусиная кожа. Волосы на твоей груди встают, и соски тоже, — она щелкнула пальцем по одному из них, и новая волна пупырышек пробежала по его груди. Он слегка выгнул спину, потом
расслабился. Нет, ему нужно спуститься вниз, заняться вечерними хозяйственными делами; он слышал, что Джейми уже вышел.Время поменять предмет разговора. Он глубоко вздохнул, потом поднял голову от подушки, принюхиваясь к богатому аромату, просачивающемуся сквозь половицы с кухни.
— Что там готовят?
— Гуся. Точнее гусей, целую дюжину.
Ему показалось, что он уловил слабый оттенок сожаления в ее голосе.
— Это прекрасно, — произнес он, лениво проводя рукой по ее спине. Бледно-золотистый цвет покрывал ее спину и плечи там, где на них падал свет от свечи. — По какому случаю? В честь нашего возвращения?
Она подняла голову с его груди и кинула на него взгляд, или как он называл его «Взгляд». С большой буквы.
— В честь рождества, — сказал она.
— Что? — он безуспешно пытался вспомнить сегодняшнее число, но события последних трех недель совершенно стерли его ментальный календарь. — Когда?
— Завтра, идиот, — произнесла она с преувеличенной терпеливостью и, наклонившись, сделала что-то невероятно эротичное с его соском, потом поднялась с шелестящей постели и оставила его без своего блаженного тепла.
— Разве ты не видел зеленые украшения внизу, когда приехал? Лиззи и я заставили этих маленьких монстров Чизхолмов пойти с нами, чтобы нарвать еловые ветки; мы три дня делали венки и гирлянды.
Слова были несколько приглушены, поскольку она натягивала в это время рубашку, но он решил, что они звучат скорее иронически, чем сердито. Он, по крайней мере, надеялся на это.
Он сел и спустил ноги вниз, поджав пальцы, когда они соприкоснулись с холодными половицами. В их хижине возле кровати лежал плетеный коврик, но сейчас, как ему сказали, она была набита Чизхолмами. Он провел рукой по волосам, ища вдохновение, и нашел его.
— Я ничего и никого не видел, кроме тебя.
Это было правдой, а, как говорится, честность — лучшая политика. Она высунула голову в ворот рубашки и, сузив глаза, посмотрела на него, потом на ее лице расцвела медленная улыбка, когда она увидела искренность, отпечатанную во всех его чертах.
Она подошла к кровати и обняла его, окутав его голову ароматом ноготков, душистого белья и… молока. А, да, ребенок скоро захочет есть. Он обхватил ее бедра руками и прислонил на некоторое время голову между ее грудей.
— Извини, — сказал он приглушенным голосом. — Я совсем забыл. Я бы привез тебе и Джему подарки, если бы помнил.
— Какие? Половинку шкуры Исайи Мортона? — она рассмеялась и отступила, приглаживая волосы. Она носила фигурный браслет, который он подарил ей в один из прошлых сочельников, и свет очага вспыхнул на серебре, когда она подняла руку.
— Да. Ты могла бы сделать из нее переплет для книги или пару башмачков для Джема.
Поездка домой была длинной; мужчины и лошади преодолевали усталость, стремясь домой. Он чувствовал себя бескостным, и ему не нужен был иной подарок, чем снова залезть с нею в кровать, крепко обняться и скользнуть в приятные глубины забытья и любовных снов. Однако долг звал; он зевнул, проморгался и с усилием встал.