Огненный крест. Книги 1 и 2
Шрифт:
— Мне ничего не нужно, — произнесла. — Конечно, спасибо, но… Это неправильно, мой муж не одобрит такой поступок.
— Ему не обязательно знать об этом, — он шагнул к ней, и она сделала шаг назад. Его улыбка стала более широкой.
— Я слышал, что ваш муж почти не бывает дома в эти дни, — сказал он тихо. — Это так одиноко.
Он протянул руку к ее лицу. Тут раздался негромкий чавкающий звук, и его глаза потрясенно расширились.
Она мгновение смотрела на него, абсолютно не способная понять, что же произошло. Потом он перевел выпученные глаза на свою руку, и она увидела, что в его предплечье торчит
— Уходи отсюда, — голос Джейми был негромок, но отчетлив. Он выступил из-за деревьев, направив на Хендерсона враждебный взгляд. В три шага он оказался рядом с ними и, протянув руку, выдернул нож из руки Обадии. Тот негромко вскрикнул где-то глубоко в горле, словно раненное животное.
— Уходи, — повторил Джейми, — и никогда больше здесь не появляйся.
Кровь текла из руки Обадии, капая с его пальцев. Несколько капель упали в пахту — темно- красные пятна на насыщенной желтой поверхности. Немного ошеломленная, она должна была признать неприятную красоту этого зрелища — словно рубиновые четки в золоте.
Парень сделал шаг другой и побежал, зажав здоровой рукой рану и спотыкаясь. Он исчез за деревьями, и в палисаднике некоторое время стояла тишина.
— Тебе было обязательно делать это? — первое, что она могла сказать. Она чувствовала ошеломление, словно стукнули ее саму. Пятна крови на пахте стали расплываться, и она подумала, что ее надо вылить.
— Я должен был ждать? — отец схватил ее за руку и усадил на крыльцо.
— Нет, но ты мог бы… сказать ему, — ее губы оцепенели, и на периферии ее зрения мерцали искры. Она поняла, что собирается упасть в обморок, и наклонилась вперед, опустив голову между коленями и спрятав лицо в переднике.
— Я сказал. Я сказал ему уйти, — крыльцо заскрипел, когда Джейми сел рядом с ней.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — ее голос, приглушенный складками ткани, показался странным ей самой. Она медленно распрямилась; большая красная ель возле дома немного заколебалась в поле ее зрения, потом замерла. — Что это было? Выходка? Как ты мог рассчитывать попасть ножом с такого расстояния? И что это был за нож, для заточки перьев?
— Да. Это все что у меня было в кармане. И я не хотел попасть в него, — признался Джейми. — Я хотел воткнуть нож в стену хижины, и когда он отвлечется, ударить его сзади. Но он двинулся.
Она закрыла глаза и глубоко дышала через нос, пытаясь успокоить свой желудок.
— Ты в порядке, muirninn? [191] — спросил он мягко и положил руку на ее спину, чуть выше того места, где лежала рука Обадии. Ладонь была большая, теплая и утешительная.
— Все хорошо, — сказала она, открывая глаза. Он выглядел встревоженным, и она приложила усилие, чтобы улыбнуться ему. — Все прекрасно.
Он немного расслабился, и беспокойство в глазах уменьшилось, хотя он все еще пристально смотрел на нее.
191
Моя дорогая (гэльск.)
— Значит, — сказал он, — это не первый раз, да? Как давно этот мерзавец пристает к тебе?
Она сделала еще один вдох и заставила свои кулаки разжаться. Движимая чувством вины — она должна
была найти способ остановить его — она хотела представить ситуацию, как несерьезную, но встретившись с синим пристальным взглядом, не смогла солгать.— С первой недели, — сказала она.
Его глаза расширились.
— Так долго? И ты не рассказала своему мужу об этом? — недоверчиво спросил он.
Она замешкалась с ответом.
— Я… ну… я не думала… Я имею в виду, это не его проблема, — она услышала резкий вдох, без сомнения, предшествующий нелестному замечанию о Роджере, и поторопилась на защиту мужа.
— Фактически он ничего не делал. Только глядел и… улыбался. Как я могла пожаловаться Роджеру, что он смотрит на меня? Я не хотела выглядеть слабой или беспомощной.
Хотя она знала, что была и слабой, и беспомощной. Осознание этого горело на ее коже, как укусы муравьев.
— Я не хотела… не должна была просить, чтобы он защитил меня.
Он уставился на нее с удивленным от непонимания лицом и медленно покачивал головой, не сводя с нее взгляда.
— Ради Бога, для чего же тогда нужен муж? — наконец, спросил он. Он говорил спокойно, но голосом, полным глубокого замешательства. — Ты хочешь держать его за домашнюю зверюшку? Комнатную собачку? Или птичку в клетке?
— Ты не понимаешь!
— Да? — он коротко выдохнул, что, возможно, было сардоническим смешком. — Я женат около тридцати лет, а ты замужем меньше двух лет. И чего же, по-твоему, я не понимаю, девочка?
— Это… не то же самое. У вас с мамой по-другому, чем у нас с Роджером, — вспыхнула она.
— Да, по-другому, — согласился он ровным голосом. — Твоя мать уважает мою гордость, а я — ее. Или ты считаешь ее трусихой, которая не ведет собственные битвы?
— Я… нет, — она сглотнула, чувствуя подступающие слезы, но решила не поддаваться им. — Но, па… это другое. Мы из другого места и другого времени.
— Я прекрасно это знаю, — сказал он, и она увидела, как уголок его рта приподнялся в кривоватой полуулыбке. Его голос смягчился. — Но я не думаю, что мужчины и женщины сильно отличаются и в том времени.
— Возможно, нет, — она снова глотнула, заставив голос звучать без дрожи. — Но Роджер, возможно, изменился. После Аламанса.
Джейми вобрал воздух, словно собираясь заговорить, но потом медленно выдохнул, не произнеся ни слова. Он убрал руку, и она почувствовала сожаление. Он откинулся назад, глядя на палисадник, и его пальцы слегка барабанили по доскам крыльца между ними.
— Да, — наконец, спокойно произнес он, — наверное, это так.
Она услышал приглушенный стук в хижине, потом другой. Джем проснулся и выбрасывал игрушки из своей колыбели. Через секунду он начнет звать ее, требуя, чтобы она подняла их. Она резко встала и одернула платье.
— Джем. Мне нужно идти.
Джейми тоже встал и, взяв ведро, выплеснул пахту широкой желтой струей в траву.
— Я принесу тебе еще, — сказал он и ушел, прежде чем она могла сказать ему не беспокоиться.
Джем стоял, держась за бортик, и с готовностью бросился ей в руки, едва она наклонилась к колыбели. Он стал довольно тяжелым, но она крепко прижала его к себе, уткнувшись лицом во влажную от пота головку. Ее сердце тяжело и болезненно билось в груди.
«Это так одиноко», — сказал Обадия Хендерсон. Он был прав.