Огненный скит.Том 1
Шрифт:
— С чем пожаловал? — спросил он, но увидя обессиленную женщину, висевшую на плече спутника, всё понял и больше не стал расспрашивать.
Он внимательно посмотрел на Антипа и едва уловимая тень набежала на лицо, но не надолго, оно тотчас приняло прежнее любопытное выражение.
— Оставайся на воле, — сказал он Антипу, а сам, взяв Василису под руку, увёл в избушку. Антип не стал ему перечить и не пошёл в избушку, а остался у крыльца.
Увидев Болотного старца, в душе у него что-то сдвинулось, словно мелькнул перед глазами давно забытый образ из прошедшей жизни, какая-то знакомая, но неуловимая черта. Кого-то напомнил старец, не внешним видом, даже не голосом, а чем-то внутренним, неосязаемым, но знакомым. Он где-то видел этого старца, но где, вспомнить не мог. А
Старец вышел через некоторое время из избушки.
— Что с Василисой? — спросил его Антип. В его голосе не было ни капли тревоги, и старец обратил на это внимание.
— Она спит, — ответил он. — И будет спать до утра.
Видя, что Антип больше ни о чём не спрашивает добавил:
— Немогота пройдёт. Она не будет болеть. Домой вернётся безболезненна.
— Слава Богу, — перекрестился Антип и заметил, что старец внимательно разглядывает его.
— У меня нет для тебя пищи, — сказал старец, — и крова над головой для отдыха. — Я не ждал тебя. Ночуй на воле. Ночь ясная. Если будет дождь, спрячешься под навес. Вон стожок, надёргай соломы.
И ушёл в избушку.
«Какой жадный старик, — подумал Антип. — Не нашёл куска чёрствого хлеба для гостя и лавки для спанья».
Однако посмотрел вокруг и не обнаружил ничего, что бы напоминало о хозяйстве старца. Лишь сбоку избушки, клином вдавшись в лес, было польцо, засеянное рожью, а сбоку участок то ли вики с горохом, то ли другой травы. У самой хижины в огороде росла редька и репа… За поломанной изгородкой зеленела ботва то ли свёклы, то ли картошки — Антип не понял и не стал об этом думать.
Он присел на срубленный пенёк, развязал взятый с лодки мешок, и ножом, достав его из голенища, стал срезать мягкие куски сала и класть на успевший зачерстветь хлеб. Пожевал половину лепёшки, что дала в дорогу Дарья, недоеденное убрал в мешок. Поев, достал стеклянную баклагу с водой из ременного футляра и отпил тёплой противной воды с запахом.
Ещё не стемнело. Антип прошёл на другую сторону поляны, размышляя, что старик не гостеприимен. Не нагрубил, но и доброжелательства не проявил к нему. Однако Василису ни слова не говоря приютил и, вишь, она спит.
Он увидел несколько дубов, столетних, с мощными стволами, растущими с краю поляны, подошёл к ним, погладил грубую кору, ощутил в руке некое напряжение, словно неведомая сила прошла через него и ушла в землю, но не обратил на это внимания. Заметив тропинку с примятой травой, видимо, здесь часто ходили и пошёл по ней. Она его привела к родничку около большого валуна, из-под которого и била струя воды. Антип встал на колени, зачерпнул в горсть воду и стал пить маленькими глотками. Вода была чистая и приятная.
Он вернулся к пеньку, где оставил мешок, достал фляжку, вынул пробку и пошёл снова к роднику, выливая на ходу оставшуюся воду. Набрав родниковой воды, вернулся к избушке.
Темнело. Небо на западе было ещё светлым, кое-где на нём проглядывали неяркие отсветы заходящего солнца, небольшое облачко окрасилось в багровый цвет и по краям приобрело золотистые контуры. Но это продолжалось недолго — облачко спряталось за горизонтом, краски пропали, и небо с зенита стало быстро темнеть. Не нём загорались яркие вечерние звёздочки, которые можно было пересчитать по пальцам…
Антип заметил старую заброшенную телегу, одиноко и сиротливо стоявшую недалеко от избушки, задом к ней, словно кто-то приехал, выпряг лошадь, а повозку оставил догнивать на воле. Подойдя к небольшой копне прошлогодней соломы, потерявшей былые краски и свежесть, потемневшую и уже жухлую, просунул руку внутрь копны и вытащил несколько пучков. Определив, что
она не подмочена дождём и не пахнет гнилью, надёргал целый ворох, бросил под телегу и прилёг на неё.Сумерки обволакивали поляну, окружающий её лес чернел, из него тянуло сыростью. Травы обмякали, покрывались холодной испариной, закрывали венчики цветов на ночь, и дневной и вечерний благоухающий запах истончался и пропадал. Антип ощущал лишь аромат ночных фиалок, щедро выплеснутый на поляну.
Глава вторая
Зыбкий туман
Антип лежал под телегой и сбоку ему была видна часть неба с золотыми светлячками звёзд. Их светлые зраки как бы пульсировали, и Антип отметил, что правильно говорят, что звёзды мигают. А он этого раньше не замечал, наверное, потому что не было привычки долго смотреть в небо, ни ночью, ни днём. Не до этого было. Находились другие более важные и срочные дела, и недосуг было, задрав голову, созерцать небосклон и предаваться мыслям, не связанным с житейскм миром. А сегодня волей неволей пришлось, и он открывал для себя окрест много нового, доселе незнаемого. И приходили мысли по сю пору неовладевавшие им, что окружающий мир прекрасен и живёт своей жизнью, которая движется сама по себе, никого не задевая и никому не мешая.
Усмехнувшись про себя, что он как бы заново родился, Антип вздохнул, вспомнив, что Василиса тяжко больна и нет никакой надежды её поправить. Он не доверял Болотному старцу и повёз к нему Василису не от того, что верил в её излечение, а больше оттого, что боялся пересудов людей, укоров родителей: дескать жена болеет, а он никаких мер не принимает.
Ему надоело смотреть в небо, он перевернулся на бок и закрыл глаза. Но мысли бередили голову, то неотвязные и долгие, то короткие и путанные. Наплывали, не связанные временем, картины прошлого, наслаиваясь одна на другую…
Сколько времени он пролежал в думах, не засыпая, Антип не помнил, но, показалось, долго. Постепенно мысли стали путаться, то всплывали в мозгу, то вдруг пропадали, куда-то уходили, возникали новые, но были бессвязные, казалось, пустые — предсоннное оцепенение овладевало им. Ему не хотелось шевелить ни рукой, ни ногой, тело не реагировало на внешние раздражители, но мозг не спал.
Чудилось ему, что какая-то посторонняя жизнь, чужая, проходила рядом, касаясь его. Он не стал частью её сущности, она обволакивала его, но не растворяла, он даже не мог воздействовать на неё, был как бы сторонним наблюдателем. Она была странная эта сонная реальность, не мира сего, а существовавшая параллельно ему… Вот серебристая пелена коснулась глаз, казалось, прошумел ветер в вершинах леса, раздалось шелестение, словно стрекозы тёрлись жёсткми крыльями, окоём осветился багрово, как от сполохов молнии, но грома не было слышно, Антип подумал, что зарницы играют — пора колошения хлебов. Потом наступила тишина, пронзительная и чистая. Антипу показалось, что даже воздух куда-то пропал, настолько осязаема была тишина. Возникло ощущение того, что на него бросили мешок сырого песку. Он лежал, пригвождённый неведомой мощью к земле, придавленный невидимым грузом, но всё отчётливо видел и воспринимал.
Отворилась дверь избушки. На крыльцо вышел старец. Его Антип хорошо видел, словно тот стоял, освещённый луной, хотя луны на небе не было. Были лишь звёзды, большие, с кулак. Потом появилась Василиса. Лицо её было бледно в призрачном свете, но не казалось таким измождённым, каким было, когда он её вёз на лодке. Она была в длинном ночном одеянии, касавшимся пола. Старец показал ей рукой прочь от избушки. Василиса повернула голову на его жест, Антип тоже посмотрел туда и увидел ровный лужок вроде поляны с густой невысокой травой. На поляне горел костёр, не горел, скорее, светился. Огонь был каким-то неестественным, словно это было отражение огня, словно Антип предполагал, что это огонь. Видение. Что он горит, это кажется Антипу, горит в его воображении. «Костёр без огня? Знаю, что костёр, но огня нету, а костёр есть. Чудно», — подумалось ему. А вот и котелок висит на роготульке, чёрный, закопчённый. Ему показалось, что он даже слышит бульканье в котелке. Так может булькать кипящая вода или какое-то варево.