Огненный Зверь

Быть может, старик все-таки был прав, и, возможно, Кирилл, и вправду, однажды простит меня, и тогда ему станет легче. Это было единственным, чего я хотела - чтобы ему больше не было больно. Возможно, это все же случится, и, избавившись от своих чувств ко мне, он сможет встретить девушку, достойную его, которая посвятит ему жизнь, а не будет путаться в своей собственной, как я. Быть может...

Я больше не пыталась запирать свои чувства, отправляясь в офис, уже на третий день я поняла, что мне нечего прятать, как спрятать то, чего нет?

Наверное, психологи назвали бы мое состояние депрессией, я же называла его пустотой. Я просто ходила в офис, высиживала собрания, отвечала на вопросы, если кто-то обращался непосредственно ко мне, иначе же, молчала, а потом садилась за книги и училась. Я не загадывала наперед, я не знала, действительно ли уеду по прошествии месяца, и мне не понадобится вся эта учеба, но я знала одно - я дала слово Золотаревскому, и я его сдержу, во что бы то ни стало.

Так, в пустоте, протекли две недели, полмесяца, ровно половина срока, который я обещала пробыть здесь, ничего не предпринимая.

За это время я повторила столько материала, сколько бы изучала в университете несколько семестров. Я перечитала тонны классической литературы, заново переосмысливая и открывая ее для себя. Кто бы мог подумать, что я буду трижды перечитывать эпизод встречи Андрея Болконского со старым дубом, а потом еще несколько дней анализировать его?

Многое я открыла для себя с новой стороны. Возможно, правы те, кто утверждают, что нельзя и неправильно читать классику в юном возрасте, чаще это воспринимается, как каторга и читается через силу. Теперь я поняла, что все было совершенно по-другому. То, что казалось в детстве незначительным, при перечитывании оказалось глубоким и многослойным.

Я проводила за чтением целые дни в офисе, а потом продолжала дома, пока не засыпала без сил.

Я прочла горы литературы, ежедневно перерывала кучу материалов по методике преподавания. Оказалось, я многое помнила со времен университетской эпохи. Хотя все казалось совершенно забытым, стоило капнуть глубже, память услужливо выдавала информацию.

Я была удивлена, но все это оказалось ужасно интересным. Я не насиловала себя, как в школе или в университете, заставляя себя прочесть ту или иную научную статью, я читала с живым интересом, выискивала в интернете свежие материалы, перечитывала и переосмысливала старые.

Дни текли быстрее обычного, и эти две недели я практически не заметила, занятая работой-самообучением.

Настали очередные выходные, которые ничем не отличались от серых будней, те же книги, то же одиночество.

С утра в субботу, как всегда, позвонила мама, недовольная, что я так и не сдержала обещание и не приехала в гости.

А когда мама спросила о Кирилле, сама от себя такого не ожидая, я полчаса рыдала в трубку, толком ничего не объяснив, но испугав маму своей реакцией.

– Доченька, ну что случилось?
– переживала она.
– Ты же говорила, он тебя любит, а значит, все уладится.

– Ничего уже не уладится, - постыдно ревела я, не в силах успокоиться.
– Никогда уже не уладится...

Потом мне еще очень долго было стыдно такого взрыва своих чувств, которые, как мне казалось, уже умерли во мне. Как мама ни пыталась, но успокоить меня она так и не смогла. Наверное, возраст все же уже не тот, в детстве поплакать и пожаловаться маме всегда приносило облегчение, теперь же только новое чувство вины, что расстроила еще и ее.

Когда мама уже повесила трубку, а моя истерика сошла на нет, я снова почувствовала себя опустошенной. Опять попыталась заполнить пустоту знаниями классической литературы и углубилась в чтение. Этот процесс отвлекал и успокаивал, давал чувствовать себя занятой делом.

Вечером объявился Дима Мартынов.

– В эти выходные ты от меня не отделаешься, - заявил он, едва я взяла трубку.

В ответ я вздохнула:

– Я и не собиралась от тебя отделываться.

"Попытаешься, придушу, - прорычал Зверь, которому уже порядком надоела моя депрессия.
– Куда бы ни позвал, побежишь, как миленькая".

Со Зверем я спорить не стала, я действительно засиделась.

– Приглашаю тебя завтра на культурный отдых, - провозгласил довольный Дима.
– Куда предпочитаешь? Галерея, музей, зоопарк?

Я поморщилась.

– А посидеть в тихом уютном кафе уже не считается за культурный отдых?

– Ни в коем случае, - отрезал Мартынов.
– Знаю же, что безвылазно прозябаешь на своей работе, да и я не лучше. Нужно приобщаться к искусству!

Я представила наш совместный поход в музей, стало совсем тоскливо.

– Может быть, хотя бы кино?
– взмолилась я. По мне, так такой вариант вполне походил на компромисс. В кино не нужно было разговаривать - отличный план.

– В кино?
– Дима задумался.
– А что там сейчас идет?

Я автоматически пожала плечами, хотя он, конечно же, меня не видел.

– Не знаю, - призналась я.
– Я в кино уже полгода не была.

По правде говоря, мне хотелось чего-нибудь мрачного, а еще лучше кровавого. Только бы не слезливую мелодраму.

– О, ну если полгода, - сдался Дима.
– Так, погоди...
– он застучал по клавиатуре, видимо, открывая расписание сеансов.
– Что хочешь? Ужасы, комедию, романтику?

– Только не романтику!
– выдохнула я.

– Тогда комедия, идет?

Я хотела ужасы, но смолчала, пока Дима окончательно не решил, что у меня не все дома. Комедия, так комедия. Может быть, удастся отключить голову и посмеяться? Давненько я искренне не смеялась.

– Идет, - согласилась я.
– Тогда до завтра?

– Отлично, - обрадовался Мартынов моей покладистости.
– Завтра в двенадцать заеду. Хорошо?

От радости и энтузиазма в его голосе стало немного стыдно, ведь я не разделяла эти чувства даже наполовину.

– Хорошо, - ответила я, попытавшись вложить в голос побольше оптимизма.

– Ты как вообще?
– не желал он заканчивать разговор.

– У меня все хорошо, - лучше ответить, что все отлично, чем объяснять, почему все так плохо.

– У тебя голос грустный, - не укрылось от него.

– Я просто устала.

Кажется, по моему ответу он, наконец, понял, что стоит оставить меня в покое по крайней мере до нашей встречи.

– Что ж, - вздохнул Дима.
– Тогда до завтра?