Огни в долине

Петровский развернул другой рулон бумаги и закрыл им первый, пригладил растрепанные редкие седые волосы — он был без фуражки — и продолжал:

— Вот здесь та же самая «Золотая роза» в будущем. В очень недалеком будущем. Вы, конечно, видите, как мало она похожа на прежнюю. Вот здесь мы начнем новые проходки, здесь будут забои. Нам с вами товарищи, предстоит много потрудиться. И чтобы лучше сделать эту работу, я прошу каждого, у кого есть какие-нибудь соображения для пользы общего дела, рассказать о них. Вот так-с. Милости прошу высказаться.

Прямо здесь же, на собрании, поднимались старатели, высказывали предложения, советовали, что и как лучше сделать. Многие знали «Золотую розу» не хуже Петровского, так как сами работали на ней почти всю жизнь, здесь же трудились их отцы и деды.

Майский почти каждый день бывал на этой шахте. Наблюдая за ходом работ, он ни во что не вмешивался, ограничиваясь отдельными указаниями. Если же директор и давал советы, то делал это осторожно и замечания высказывал только Афанасию Ивановичу. Чаще всего Петровский с ним соглашался, потому что признал в новом директоре настоящего, умного и заботливого хозяина. Но если он был убежден в собственной правоте, то спорил до хрипоты.

Словом, на «Золотой розе» дела шли хорошо. Зато на другой шахте — «Таежной», — где тоже началась реконструкция, работы продвигались медленно. Начальником здесь был Ашот Ованесович Карапетян — человек лет сорока, очень горячий, не терпевший, когда ему указывали или что-то советовали.

— Зачем так говоришь? — сходу начинал возражать он, едва Майский высказал неудовлетворение начатыми работами. — Мы что, бездельники? Даром едим свой хлеб, да? Или не знаем, что делать надо?

— Не горячитесь, Ашот Ованесович, — успокаивал его директор, — никто вас бездельниками не считает. Но работы вы затянули, факт.

— Э, товарищ директор! Почему затянули?

— А вот как раз это я и хочу узнать…

— Людей У меня мало, раз…

— У Петровского не больше.

— Зачем мне Петровский? Пусть он сидит на своей «Розе». Нет, ты скажи, я золото даю? Даю? Плохое золото?

— Да, сейчас «Таежная» дает хорошее золото и, пожалуй, больше двух остальных шахт вместе взятых. Но она может давать больше.

— Больше, больше, — Карапетян неистово жестикулировал. — Кто тебе сказал? Где его брать? Ты знаешь, какие у нас машины. Разве это машины? Тьфу! Их только выбросить на свалку.

— Правильно. И чем скорее мы заменим старое оборудование новым, тем лучше. Вот об этом я и говорю.

Постепенно начальник «Таежной» успокаивался, и дальнейшая беседа велась миролюбивее. Но иногда Ашот Ованесович так расходился, что бросал на пол свою круглую барашковую шапку и кричал:

— Я плохой? Снимай меня, отдавай под суд и пусть я уеду домой.

Майский, едва сдерживая себя, спокойно отвечал:

— Пока дело до суда не дошло. Но предупреждаю вас, Ашот Ованесович, за срыв графика работ буду взыскивать строго. Поблажек не ждите.

В осеннюю распутицу приток грузов резко сократился. Но как только выпал снег и установился санный путь, вновь потянулись обозы. Майский рассчитывал весной закончить в основном оснащение прииска новой техникой и уже летом начать настоящую борьбу за золото. Об этом он написал и Громову. Тот вскоре приехал, осмотрел весь прииск и сказал директору:

— Сделали вы немало. И хорошо. До лета подождем, Александр Васильевич, а летом должны давать золота больше. Зареченский прииск получает оборудования больше, чем любой другой. Надо, чтобы это было оправдано. Скажу по секрету, мне за вас уже влетело.

Александр Васильевич помрачнел.

— Летом Зареченск себя покажет.

— Да, чуть не забыл. Мельникова просит о переводе в Зареченск, — управляющий как-то странно посмотрел на Майского. — Вы как, не возражаете? Место для нее найдется?

— К Петровскому на «Золотую розу» можно.

— Отлично. Так ей и скажу.

— Кстати, Леонид Павлович, не пора ли Петровского из исполняющего обязанности сделать начальником «Золотой розы»? Лучшего человека мы все равно не найдем.

— Вы так считаете?

— Не считаю, а убежден…

— Хорошо, я подумаю. Отвечу позже.

Вечером Майский вызвал Буйного.

— Вот какое дело, Иван Тимофеевич, — начал он озабоченно, — ты все собирался на Новый съездить за женой. Утром туда отправляется Громов. С ним бы и поехал, а?

— Дело. Соскучился я по Оленьке. Да и она тоже. Прикажи, Александр Васильич, Сыромолотову пару лошадок получше выделить да розвальни. Багажишко какой ни на есть прихватить надо.

— Лошади будут. Федя с тобой поедет.

— Не надо. И один управляюсь.

— Как знаешь, — Майский написал несколько слов на листке, вырванном из записной книжки. — Отдай Сыромолотову.

Бывший партизан медлил уходить, нерешительно поглядывал на директора.

— Больше никаких наказов не будет? — прогудел он.

Директор с интересом посмотрел на него.

— Увидишь Елену Васильевну, она собирается переезжать сюда… Скажи, вопрос решен. Работа для нее найдется. Впрочем, Леонид Павлович, наверное, сам ей скажет. А чего ты, собственно, заулыбался?

— Так, может, сразу и привезти Елену Васильевну? Одним бы заходом. Ох, Александр Васильевич, жениться бы вам.

— Да вот, Иван Тимофеевич, все как-то не получается.

— Знамо, не получится, ежели так тянуть. Не надоела вам еще холостяцкая жизнь?

— Послушай, тебя не сватом ли кто подослал?

— Могу и сватом. С великим удовольствием даже. Елена Васильевна девушка прямо для вас. Уж я-то ее знаю.

Майский засмеялся.

— Я тоже знаю, и потому думаю: не пойдет она за меня, Иван Тимофеевич.

— Пойдет. Поверь мне. Как бы хорошо было.

— Ну ладно, сват, иди, собирайся. Рано выезжать надо.

Александр Васильевич еще долго сидел, разбирая бумаги, потом написал несколько деловых писем, наметил, что делать завтра и где побывать. Посмотрел на часы. Была половина десятого. Закурив, директор откинулся на спинку скрипучего стула, задумался. Как много дел с реконструкцией прииска. И за которое браться в первую очередь, а которое отложить на потом, решить нелегко. Все надо делать, везде успевать. Громов сегодня сказал: до лета подождем, а летом подавай золото. Да побольше. Уж кто-кто, а Майский хорошо знал управляющего. Придет время — он спросит. Обещал — выполняй, не то горе тебе. Вот завтра он поедет на Новый. Там-то все идет как надо. Эх, Новый, Новый, сколько в тебя сил вложено! А теперь вот поглядывай на прииск со стороны и завидуй. Постой, почему надо завидовать? Ведь сам ушел, никто не гнал. Мог бы и остаться. А ушел ты, дорогой Александр Васильич, потому, что не в твоей натуре сидеть у тихой заводи. Впрочем, не такая она и тихая. Дела и там есть. Но радуйся, передал прииск в добрые надежные руки, а сам начинай все сызнова. Да и люди новые, незнакомые. Вот даже с парторгом еще не успел как следует сойтись, узнать, что он за человек и можно ли на него опереться в трудную минуту. Скорей бы уж Аленка приехала. Хорошо, допустим, приедет Аленка, а что дальше? Не пора ли наконец поставить все точки над и. А все-таки страшновато. Но если откажет? А так-то разве лучше? Ну, откажет, тогда хоть все ясно станет. А если не откажет? Если тоже любит? Объяснись он раньше, может быть, давно бы семья у них была, дети. Конечно, дети. Какая же семья без детей. Двое. Дочь и сын. Приходишь после работы домой — они к тебе, папкой назовут. Сын станет инженером, будет работать на прииске или на заводе. А дочь… Кем же ей быть? Учительницей? Врачом? Тьфу, черт, вот ведь как размечтался. Хорошо, что никто не может подслушать твои глупые мысли.