Огниво

– Ну, а ты как думаешь, генерал Балалай? – Лиходей улыбнулся, подкидывая мешочек, а потом – «клац»! – в зал влетел ворон, щёлкнул клювом, и нет у Лиходея больше огнива.

Птица вылетела прочь и воспарила над крепостной стеной, устремляясь к лесу. Но Лиходей не из тех, кого можно вот так запросто обокрасть. Он схватил со стены арбалет, запрыгнул на стол и прицелился. «Тут главное момент поймать, – вспомнил он слова отца. – Выстрелить между ударами сердца».

Ночь была темна в предрассветный час, лишь луна вырисовывалась на горизонте. И всё же стрела пронзила чёрную тень. Лиходей попрощался с царевной Дашей – даже шапку снял, – а затем встретил новый день. День, где уже всё будет иначе.

– Заживём, – обрадовался Балалай. – Ой, заживём!

* * *

Раненый ворон с огнивом в клюве терял силы. Нет, дальше ему не пролететь, тем более с грузом. С силой взмахнув крыльями в последний раз, он раскрыл клюв и выронил огниво – прямо над глубоким каменным колодцем. Так огниво, некогда принадлежавшее волшебнику Белозёру, оказалось скрыто ото всех глубоко-глубоко под землёй...

Глава 5

Ваня

С того дня прошло три года.

Всё в Берендеевом царстве переменилось. Жить стало совсем не так радостно, как раньше. Лиходей, занявший трон, ни с кем не считался и творил всё, что взбредёт ему на ум. Но никто не решался и слова сказать против – царские слуги не смели ослушаться воли Настасьи Ивановны и избранного ею царя, а простой люд и вовсе старался жить своей обычной жизнью.

Так и Иван, совсем ещё молодой паренёк со светлыми волосами и хитрой усмешкой, почти не сходящей с его лица, думать не думал ни о каких царях. Ему и своих проблем хватало. Шутка ли – оказаться в темнице! Мыши шныряли вдоль стен, цокая коготками о каменный пол. Больше всего на свете Ваня не любил этот звук. И всё же унывать он не собирался: такой у него был характер. Какие бы трудности ни вставали у него на пути – а их в последнее время было немало! – Ваня точно знал: уж ему-то хватит смекалки с ними справиться!

Только раз он почти было опустил руки. Вспоминать об этом было горько, поэтому Ваня часто отгонял печальные мысли. Но время от времени они всё же брали верх.

* * *

В тот день после дождя выглянуло яркое солнце. Звонко пел соловей, славя лето. Ваня стоял перед колокольней. Всё здесь было таким родным: вот в полено воткнуто топорище, а вокруг валяются щепки. Раньше из таких щепок они с Фомой делали солдатиков. Вот лавка с секретом: сядешь на край и скатишься в кусты. За сиренью речка плещется, неся в водах рыбу: и карася, и щуку, и леща – богата река, не скупится на дары добрым людям.

– Ванюша?! – охнул дядя Семён, перегибаясь через парапет колокольни. – Вернулся!

Ваня помахал в ответ, а дядька уже спешил спуститься. Не прошло и пары минут, как он уже накрывал стол: все яства простые, но вкуснее не сыщешь!

– Ванюш, ну красавец! – сказал дядька Семён, намазывая ему хлеб салом. – И время теперь знаешь? – Он кивнул на цепочку, висевшую на груди Вани и убегавшую одним концом в карман.

Ваня вытянул её и покачал головой:

– Нет, на часы пока не скопил. Обманка. Но начало положено.

Дядька Семён прищурился от полуденного солнца, явно о чём-то задумавшись.

– Дядь Семён, я ведь приказчиком в лавку устроился. В городе-то. – Ваня теребил цепочку, накручивая на палец. – Опыта поднабрался. Сейчас сам хочу в дело вложиться. Мне бы только денег немного у тебя занять... Пять рублей. Но я отдам! С процентами отдам.

Дядька Семён лишь молчал, продолжая намазывать сало на хлеб. Ваня же тем временем встал из-за стола и, подойдя к качелям, всмотрелся в отметины на опоре. Одна короткая – пониже, вторая длинная – повыше. И штук двадцать таких. Выстроились друг над дружкой, чередуются. Только на самом верху с ритма сбиваются: две длинные подряд, а над ними короткая.

– Перерос я Фому, – Ваня провёл по отметинам подушечкой пальца. – Помнишь, дядь, как Фома меня из леса на спине вытащил? Я тогда в болото провалился, лапоть утопил. Ору от страха, а он меня как вытянет! Уже тогда силачом был... Не зря в солдаты пошёл, правой рукой царя стал. Тот ему, говорят, воспитание царевны доверил. Учит Фома её саблей махать, из лука стрелять, да и вообще, солдатским премудростям... Необычный у нас царь, правда?

– Ну а ты чего, Ванюша? – спросил дядька Семён. – Не на ту дорогу встал. Брал бы пример с брата...

– Всегда ты так, – обиделся Ваня. – Фома, если разобраться, человек подневольный, а я птица вольная. Захочу – на печи лежать буду, захочу – купцом стану!

– Ваня, Ваня... – Дядя Семён наконец отложил хлеб в сторону. – Сказывали мне, чем ты в городе промышляешь. Выгнали тебя из лавки. Теперь на рынке народ дуришь. Стыдно, Иван.

Ваня опустил голову, не желая смотреть дядьке в глаза.

– Семён! – раздался вдруг чей-то голос.

Ваня невольно обрадовался, что кто-то прервал их разговор. Он поднял глаза и увидел, что у колокольни с ноги на ногу переминается деревенский староста. Вид у него был серьёзный. Рядом с ним стоял человек в форме – видно, царский слуга или чиновник какой.

– Семён, к тебе т-тут чин с царского двора, – запинаясь, проговорил староста.

– С Фомой что случилось?! – вскинулся дядька Семён.

– Солдат Фома совершил тяжкое преступление перед государством и людьми, – сурово объявил чиновник. – Сгубил царя нашего, Берендея, и был казнён за свои злодеяния.

Дядька Семён так и охнул, схватившись за сердце. Если бы не Ваня, то он бы упал.

– Указом нового царя Лиходея, – продолжал чиновник, – дом преступника опечатать, а родственников выселить!

Растерянно посмотрев на дядьку, который, казалось, вот-вот потеряет сознание, Ваня опомнился и взял себя в руки.

– Врёшь! – закричал он. – Не может такого быть!

Из них двоих это он, Ваня, вечно попадал в неприятности. А Фома всегда был правильным, честным, и смелым. Он бы никогда никого не предал!

Но чиновник махнул рукой, и откуда-то из-за его спины появились солдаты.

Ваня хотел было броситься на них, но староста и подоспевшие деревенские мужики остановили его.

Из дома вынесли все вещи. Дверь заколотили. Только кровать почему-то оставили во дворе. На неё-то Ваня с дядькой Семёном и уселись. Рядом – сундук с привязанной к нему козой. Тут же, зевая, лежит собака.

Они долго молчали. Горе повисло в воздухе.

А потом дядька Семён тихонько отсчитал Ване деньги – почти все, что у него остались.

– Рубль, два, три... Долги отдашь и возвращайся, – печально посмотрел он на Ваню. – Мне теперь одному тяжко придётся.

– Спасибо, дядь Семён, – тихо сказал Ваня и, взяв деньги, спрятал в карман к цепочке от часов. – Улажу дела и вернусь. Три дня – и я тут! Вместе жить будем. Я тебе во всём помогать стану. Обещаю, дядь Семён. Светлой памятью Фомы клянусь.