Огню плевать

Хрипя, плюясь и жадно разевая рот, я повалился вперед, перекатился на спину и неловко отполз от Очков.

Тот остался стоять на коленях, где его и застали фанга «Молота», в позе покорной и смиренной, словно хотел помолиться или просить пощады. Третий охранник Куирколя, еще минуту назад ловивший кайф в иллюзиумных миражах, теперь словил в морду не меньше пяти выстрелов. Вся правая половина ее была изуродована, на месте глаза зияла раскуроченная воронка, истекающая белесым, красным и зеленым.

Еще секунду постояв на коленях, чу-ха завалился на левый бок. Неподвижный, бездыханный. Я видел камни, выглядящие более живыми. Даже если подельник перекупа каким-то неслыханным чудом переживет убойную дозу «сомотранка», пять фанга в башке даром не пройдут…

Запоздало вскинувшись, я дрожащими пальцами заменил кассету «Молота». Снова на боевые. Прицелился в сторону стойки, уже ожидая встречной очереди из ассолтера… но, как выяснилось, слепой мешочник даже не поменял позы.

По-прежнему созерцал невидимое, часто водя носом и принюхиваясь к происходящему. Лапы оставались на виду, уши мелко подрагивали. Тяжело поднимаясь на ноги и поправляя перекосившийся рюкзак, я решил, что Куирколь или вызвал новых боевиков, или прятал в штанах стальные яйца высочайшей закалки.

— Вот значит, как? — внезапно спросил тот, безошибочно поворачиваясь к месту, где я стоял. Голос перекупщика был напряжен, но не казался испуганным. — Неожиданно… Допустим, пасынок Нискирича, ты привлек мое внимание.

Его ноздри расширились, он одобрительно покачал головой.

— «Сомотранк», — метко предположил слепой чу-ха. — Любопытно. Ты был готов к драке, но не хотел убивать. Это делает тебе честь, терюнаши. Надеюсь, к утру мои ребятки придут в норму?

Я покосился на расстрелянного Очки и изувеченного кастетом Плосконосого. Ну, как бы помягче сказать… Предположение Куирколя вызывало немало сомнений и я бы не поставил на него и дырявого юна, но тому о них сейчас знать явно не полагалось.

В попытке ответить что-то остроумное и при этом уводящее от правды, я вдруг хрипло закашлялся. Байши! С одной стороны, во время драки Куирколь даже не вспотел, что облегчало мне дальнейшую работу. С другой стороны, я пока даже говорить нормально не мог, не то что применять талант…

Не опуская наведенный на перекупщика башер, я осторожно помассировал опухшую шею. Ощупал рассечение на скуле и со злостью оценил его опасную глубину. Плечо и ребра ныли, горло тоже схватило щипцами боли, лицо начинало наливаться расплавленным свинцом.

— На чем мы с тобой остановились? — осторожно и как можно более непринужденно спросил я, стараясь не перетруждать связки.

— Ты что-то говорил про свою подругу, — как ни в чем не бывало ответил Куирколь.

С легкой неловкостью слепца нашарил коробки, придвинул к себе и снова занялся сортировкой деталей. Все еще ожидая подвоха, я аккуратно присел на корточки и подобрал кастет. Затем попятился к двери и с лязгом запер ее на засов.

Все еще опасливо поглядывая на поверженных противников, вернулся к стойке. Просунув кисть за решетку, легко постучал крысу по искусственному предплечью. Тот с пониманием хмыкнул, покачал головой.

— Пушки в протезе нет. Не мой стиль.

Я еще раз внимательно осмотрел механическую руку и на всякий случай сместился в сторону. Затем демонстративным стуком поставил «Молот» на рукоять так, чтобы ствол смотрел точно в грудь перекупщика.

— Утром тебе продали старый кулон, — почти прошептал я, с облегчением замечая, что силы возвращаются в голос. — Пустышка, это даже ты смог бы разглядеть.

Куирколь вздрогнул, по морде прокатилась тень гримасы. Но через миг он вновь окаменел и в очередной раз доказал, что невозмутимости ему не занимать. Сегментированные пальцы мешочника протирали деталь, живые пальцы ощупывали и укладывали в одну из двух коробочек.

— Где этот кулон?

— Хочешь обыскать лавку? — Морду чу-ха будто раскроило в неприятной зубастой ухмылке. — Тебе предстоит долгая ночь.

Я хмыкнул. Еще раз прошелся вдоль витрин, но не в попытке на самом деле заметить кулон, которого там наверняка не было, а растягивая время и давая себе восстановиться после удушающего приема.

— Я не грабить тебя пришел.

— Улица рассудит иначе, — лениво покривился Куирколь.

— Не рассудит, — ответил я, и от уверенности, с которой это было произнесено, седая бровь чу-ха снова дрогнула. — А вообще, старик, зря ты так. Расовые предрассудки делают нас беднее духовно и более уязвимыми.

— Хватит дрюкать мои уши, терюнаши, — он с усмешкой отмахнулся от меня механической лапой. — Если я захочу нотаций, пойду в храм. Скажи-ка лучше, пасынок Нискирича, что будет дальше? Станешь меня пытать?

— Ох, да что ты?! — притворно охнул я, возвращаясь к стойке. — Выдумал тоже!

С каждым новым словом голос мой звучал все более знакомо и не хрипло. Подавшись вперед и почти прижавшись щекой к решетке, я попытался разглядеть реакцию слепца. Увиденное меня обнадежило — ни учащенного дыхания, ни нервного сглатывания. Куирколь оставался невозмутим, и это радовало больше долгожданного подарка на Ночь Переосмысления.

— Надеюсь, ты сам пойдешь мне навстречу, пунчи, — наконец решился я, замирая ровно напротив старика. — Хочешь услышать кое-что интересное?

Тот хмыкнул. Неспешно отложил деталь, которую так и не успел обнюхать. Сцепил пальцы обеих лап на стойке перед собой и терпеливо вздохнул.

— А куда нам теперь спешить, терюнаши?

Прильнув к разделяющей нас решетке, я негромко и вкрадчиво произнес:

— Девять крохотных мышат,

Сговорились не дышать…

Незрячие глаза Куирколя едва заметно приоткрылись, под белесыми пленками суетливо забегали зрачки, а уши приподнялись. Я быстро облизнул пересохшие, измазанные засыхающей кровью губы, и продолжил давить:

— Один вдруг затих не шурша,

Осталось лишь восемь мышат.

Вероятно, Куирколь ощутил: что-то не так. Они все это ощущали. Каждый чу-ха в этом изумительном городе. Как газ в комнате. Как начинающийся дождь, с которым ничего не могли поделать.

На скулах старика заиграли желваки, он решил сражаться.

— Задохнулся второй насовсем,

И мышаток осталось семь.

У третьего лопнул глаз,

И шесть уже мышек сейчас.

Мой голос набирал силу, креп и теперь бил без осечек, как прекрасно смазанный башер. Перекупщик был силен, это стало заметно еще на «первом мышонке», да и визуального контакта с собой установить не позволял. Но все же совсем недавно он стал свидетелем драки, в которой его подчиненные проиграли, а значит, несмотря на все хладнокровие, он хоть отчасти возбужден и подавлен, и это сыграет с мешочником дурную службу.