Огню плевать
Шрифт:
Глава 11. АЛАЯ СУКА
Из «Киновари» я уходил быстро и вовсе не тем путем, каким попал внутрь. Что уж лукавить? Я почти сбегал, и совершенно не стыдился этого факта…
По зацементированным эскалаторам поднялся еще на пару этажей, нашел сворот к внешней стене и покинул молл по хлипкому мостку через улицу. Высота кружила голову, проносящиеся на расстоянии вытянутой руки фаэтоны заставляли стискивать зубы и боязливо хвататься за веревочные перила.
Но зато уже через пару минут я оказался в нищем комплеблоке, чьи коридоры и загаженные лестницы давно превратились в проходной
Встреченные мной чу-ха подозрительно оборачивались вслед и жадно поводили носами, улавливая запах свежей крови. Усы их топорщились, глазки хищно щурились, но я не сбавлял хода. И позволил себе шагать чуть медленнее, лишь когда от «Киновари» меня отделяло не меньше пары кварталов.
Убедившись, что на хвосте никого, выбрал укромную подворотню и без раздумий нырнул в ее сырое нутро. Морщась от вони, обнаружил внутри сразу несколько заваленных хламом матрасов под целлофановыми тентами, чьи владельцы выбрались на ночную охоту за жратвой, подаяниями или дешевой дурью.
Выбрав наименее заляпанный уголок лежанки, я со стоном опустился на гнилой матрас и осторожно стянул рюкзак на колени. Увы, характер раны от удара металлизированным хвостом не позволял мне использовать «Сачирато», поэтому я нащупал и вынул фонарик. Непрерывно матерясь, зажал в зубах его трубочку и приступил к операции в свете скачущего пятна.
Раскрыл аптечку, протер руки специальной салфеткой, еще одной бережно обработал рану и счистил запекшуюся кровь. Заодно прошелся по лицу, к вечеру напоминавшему сплошную маслянистую маску.
Обеззаразил рассечение морозной щепоткой «нифотеха», запенил «жидким пластырем», вколол в щеку легкого обезбола. Уверен, что грядущей ночью анальгетик не шибко обрадуется соседству с предстоящей моему желудку паймой, но до норы, как и до бутылки, еще лишь предстояло добраться…
Руки перестали дрожать, дыхание окончательно нормализовалось.
Старательно ощупав бок и убедившись, что ребро все-таки не сломано (хвала голозадым натуралистам!), я аккуратно собрал аптечку и использованные медицинские расходники, и только после этого разрешил себе поверить, что перестрелка в «Киновари» осталась позади. Во всяком случае — на какое-то время.
Внутренний карман жилета жгло, будто там покоился кусок расплавленного железа. Но я (скажу честно — с огромными усилиями) заставлял себя не только не вынимать, но даже не ощупывать кулон.
Вместо этого восстанавливал в памяти драку с подельниками Куирколя, невозмутимость самого мешочника, его ответы на допрос, и пытался взвесить, какими рисками произошедшее может оказаться чревато для «Детей» Нискирича фер Скичиры. Прокрутив ситуацию в десятках возможных направлений, попытался убедить себя, что впереди не маячило ничего такого, с чем бы я не справился сам.
На выходе из проулка мелькали сутулые силуэты чу-ха, бредущих на ночные смены и возвращавшихся с дневных, торговцев и уличных девок; но большую часть толпы составляло дворовое отребье, ходячее дерьмо наивысшей пробы, вполне справедливо полагавшее, что тьма им — подруга и мать.
Суматошная музыка улиц в моей голове стала еще более экспрессивной, рваной и аритмичной. Переводя дух на грязной подстилке, выслушивая далекий собачий лай и гудение фаэтонов, изнывая от жажды и желания напиться до соплей,
я незаметно перебрался к размышлениям о собственном таланте.«Низкий писк». Мое богатство и проклятие, подарок героя древности…
Недостижимое ни для одного чу-ха Тиама, сколько бы Ункац-Аран ни силился воспроизвести ударную фонетическую формулу на пленниках Нискирича, опасно заигрывая с дозировками и чистотой «Явандры». А ведь гадатель пытался с первых моментов открытия, причем неоднократно, раз за разом терпя неудачи и копя завистливую злобу…
Иногда (чаще, чем нужно) я задумывался, что случится, угораздь меня при каких-либо немыслимых обстоятельствах потерять этот жутковатый дар. Ответом всегда (без исключений) была растущая злость — сознание напрочь отказывалось верить в такую возможность, даже минимальную.
Потому что для меня, будем взвешивать откровенно, это означало только одно. И в этой фантазии не было ровно ничего хорошего…
Мне сложно рассуждать, как устроена жизнь людей, если подобные мне вообще существуют или существовали. Но крысам — при всей их высокоразвитости и глубинной социализации, — верить было нельзя. Потому что обмануть, руководствуясь принципами меньшего зла, личных интересов или благополучия семьи, мог любой чу-ха. Потому что так было элементарно заведено во всех гнездах Тиама, и общество не видело ничего дурного в именно таком мериле моральной нормы.
Что оставалось мне, жалкому и одинокому в своем бесхвостом уродстве? Год за годом жить, не веря никому и одновременно доверяя всем. И, разумеется, использовать «низкий писк», этот неожиданный уникальный талант, в какой-то момент биографии ставший моим инструментом заработать на миску риса и рюмку паймы. И стоит мне потерять этот инструмент…
Байши! Я по-звериному встряхнулся всем телом, отчего едва не съехал с матраса в лужу под лежаком и тихо выругался на эту идиотскую привычку, машинально перенятую у близких чу-ха. Хватит дурных мыслей! Позволив тесноте и мраку проулка бездомных поглотить себя, я чуть не сдал сознание в плен усталой подавленности тяжелого дня.
Застегнул рюкзак, решительно (но тяжко) встал.
Охнул, жалобно подержался за отбитые части тела, но все же заставил себя настроиться на рабочий ритм. Сейчас нужно думать о другом. Например о том, как предельно быстро вернуться в Бонжур, связаться с Перстнями, передать «Котелкам» кулон и получить свои деньги. С бонусом за оперативность, конечно же.
А затем заглянуть в продуктовую лавку, купить жратвы и бутылку… лучше две… или три… отметиться у бесконечно-тревожной Сапфир, и на пару дней замуроваться в норе.
Стараясь не хромать, я вернулся на оживленную, шумную, безразличную, хриплую, пропахшую запахами еды, пеструю от неона и блестящую ослепительными лужами улицу. Несмотря на разбитость, усталость и раны, я неожиданно понял, что весьма доволен собой.
Вот так денечек, не правда ли?!
Сгорбившись и натянув капюшон, я неспешно побрел к станции транзита, с каждым новым шагом ощущая, как тяжесть неказистого кулона все сильнее оттягивает карман и давит на ребра. Намекая, дразня.
Соблазн просканировать вещицу и самостоятельно «пробить» ее через «мицуху» становился все острее. В конце концов, я же не синтет, чтобы словить мицелиумный сбой или что там произошло с Симайной?