Огонь и очаг

Жена стояла над кроватью, трясла его и кричала. Только-только рассвело. В трусах и рубашке он побежал за ней на заднюю веранду. На земле перед домом стоял латаный и мятый самогонный аппарат Джорджа Уилкинса; на самой же веранде целый набор банок, жбанов, бочонок, если не два, и ржавый двухведерный бидон из-под керосина - испуганным и затуманенным спросонок глазам Лукаса показалось, что этой жидкостью можно заполнить десятифутовое водопойное корыто. Он и саму ее видел в стеклянных банках - прозрачную, бесцветную, с кукурузной шелухой, словно и шелухи не мог отделить заезженный аппарат Джорджа.

– Где была Нат прошлой ночью?
– закричал Лукас. Он схватил жену за плечо и встряхнул.
– Старуха, где была Нат?

– Сразу за тобой ушла!

– крикнула жена.
– За тобой ходила - и позапрошлой ночью ходила. Ты что, не знал?

Теперь знаю, - сказал Лукас.
– Тащи топор! Разбивать будем! Поздно уносить!

Но и разбивать было поздно. Они и шагу не успели сделать, как из-за угла дома вышел с помощником окружной шериф - громадный, толстый человек, который, видимо, не спал всю ночь и, видимо, был этим недоволен.

– Черт возьми, Лукас, - сказал он.
– Я думал, ты умнее.

– Это не мое, - сказал Лукас.
– Вы же понимаете, что не мое. А было бы мое, разве бы я стал тут держать? Джордж Уилкинс...

– За Джорджа Уилкинса не беспокойся, - сказал шериф.
– Я его тоже забрал. Он в машине, с дочкой твоей. Надевай штаны. Поедем в город.

Через два часа он стоял перед комиссаром в федеральном суде города Джефферсона. Лицо у него было по-прежнему непроницаемое, и он только щурил глаза, прислушиваясь к глубокому дыханию Джорджа Уилкинса и голосам белых.

– Черт подери, Карозерс, - сказал комиссар, - что еще за эфиопские Монтегю и Капулеты {2} у вас завелись?

– Спросите у них!
– с яростью отозвался Эдмондс.
– У них спросите! Уилкинс и дочка Лукаса хотят пожениться. Лукас почему-то слышать об этом не желает... кажется, я начинаю понимать почему. Вчера вечером пришел ко мне и сказал, что Джордж гонит водку на моей земле, потому что...
– И, не переведя дыхания, без всякой паузы Эдмондс опять заорал: - Знал, как я с ним поступлю, потому что из года в год твержу всем моим неграм, как я поступлю, если найду хоть каплю самодельной...

– Да, да, - сказал комиссар, - хорошо, хорошо. Так вы позвонили шерифу...

– И мы приняли сигнал...
– Это вступил один из помощников шерифа, упитанный человек, но далеко не такой, как шериф, говорливый, в заляпанных брюках и тоже немного осунувшийся за ночь.
– Поехали туда, и мистер Рос сказал нам, где искать. Но где он сказал - в овраге, - котла не было, мы сели, подумали, где бы

стали прятать самогонный аппарат, если бы были нигером мистера Роса, потом пошли туда и видим, он самый, все честь по чести - разобран, прикопан, ветками забросан у такого вроде кургана в долине. А дело уже к рассвету, и решили вернуться в дом Джорджа, посмотреть под полом в кухне, как сказал мистер Рос, а потом маленько побеседовать с Джорджем. Пришли мы, значит, к дому Джорджа, а Джорджа нет, и никого там нет, и в подполе пусто, - идем обратно к мистеру Росу, спросить, тот ли он дом указывал; а уже совсем рассвело, и вот метрах в ста от дома Лукаса видим, шагает вверх к дому Лукаса сам Джордж с Лукаса дочкой и в руках - по четырехлитровому жбану, но, пока мы к ним подошли, он их разбил о корень. А в это время в доме жена Лукаса закричала, мы подбежали сзади, а там на дворе стоит другой самогонный аппарат, и на веранде литров полтораста виски, как будто аукцион собрались открывать, а Лукас стоит в трусах и рубахе и кричит: "Тащи топор, разбивать будем! Тащи топор, разбивать будем!"

– Так, - сказал комиссар.
– Но кого же вы обвиняете? Вы поехали ловить Джорджа, а все улики у вас - против Лукаса.

– Аппарата было два, - ответил помощник.
– А Джордж и она клянутся, что Лукас двадцать лет гонит и продает виски чуть ли не на дворе у Эдмондса.

Лукас на секунду поднял глаза и встретил взгляд Эдмондса - уже не укоризненный и не удивленный, а полный мрачного и яростного возмущения. Потом отвернулся, щуря глаза, прислушиваясь к разговору, к Джорджу Уилкинсу, который дышал рядом так, как будто спал крепким сном.

– Но дочь не может давать показания против него, - сказал комиссар.

– Джордж зато может, - возразил помощник.
– Джордж ему не родственник. К тому же он сейчас в таком положении, когда надо придумывать толковые ответы, и придумывать быстро.

– Том, - вмешался шериф, - пусть это решает суд. Я всю ночь провел на ногах и до сих пор без завтрака. Я доставил вам арестованного, сто или полтораста литров вещественных доказательств и двух свидетелей. Давайте кончим.

– Мне кажется, вы доставили двух арестованных, - сказал комиссар. Он начал что-то писать на бумаге. Лукас, прищурясь, следил за его рукой.
– Я привлеку их обоих. Джордж может дать показания на Лукаса, а девушка - на Джорджа. Она ему тоже не родственница.

Он мог бы внести залог и за себя и за Джорджа, не изменив первой цифры на своем счету в банке. Когда Эдмондс сам выписал чек на сумму обоих залогов, они спустились к машине Эдмондса. На этот раз вел ее Джордж, а Нат сидела с ним впереди. До дома было семнадцать миль. Все семнадцать миль он сидел на заднем сиденье рядом с угрюмо кипящим Эдмондсом, и всю дорогу перед глазами были только эти две головы: дочери, которая забилась в угол, подальше от Джорджа, и ни разу не оглянулась, и Джорджа в сбитой на правое ухо ветхой панаме - он даже сидя сохранял свою наглую осанку. {Ладно хоть зубы не так скалит, как прежде бывало, когда на него смотрели, со злобой думал он. {Да бог с ними, с зубами.} И он продолжал сидеть в машине, когда она остановилась перед воротами, а Нат выскочила и помчалась, точно испуганная лань, к его дому, не оборачиваясь, ни разу не оглянувшись на него. Потом машина подъехала к конюшне, они с Джорджем вылезли, и он опять услышал дыхание Джорджа за спиной, а Эдмондс, уже пересев за руль, выставил локоть из окна и поглядел на них.

– Выводи своих мулов!
– сказал Эдмондс.
– Какого черта ты ждешь?

– Я думал, вы чего-нибудь скажете, - ответил Лукас.
– Значит, родственники не могут показывать в суде против человека.

– Насчет этого не беспокойся! Джорджу есть что порассказать, а он тебе не родственник. А если забывать станет, так Нат ему не родственница, и у нее тоже найдется что рассказать. Знаю, о чем ты думаешь. Но ты опоздал. Если Нат и Джордж попробуют сейчас пожениться, они и на тебя и на Джорджа наденут петлю. И вообще к черту. Когда с вами разберутся, я сам вас обоих отвезу в тюрьму. А теперь живо на южный участок у речки. Сегодня уж, черт возьми, ты послушаешься моего совета. Вот он: ни на шаг оттуда, пока не кончишь. А не успеешь до темноты - не бойся. Я пришлю кого-нибудь с фонарем.

Он управился с южным участком до темноты; он и так собирался сегодня там закончить. Он привел мулов в конюшню, напоил, обтер, поставил в стойла, задал им корма, а Джордж в это время только распрягал своих. Потом он вышел за ограду и в ранних сумерках направился к своему дому, над которым в безветренном небе стоял дым вечерней готовки. Шел он не спеша и, когда заговорил, не обернулся.

– Джордж Уилкинс, - сказал он.

– Сэр?
– сказал позади Джордж Уилкинс. Они шли гуськом, почти в ногу, в двух шагах друг от друга.

– Чего ты добивался?

– Сам не очень понимаю, сэр, - сказал Джордж.
– Это Нат придумала. Мы вам навредить не хотели. Она сказала, если мы заберем и унесем котел оттуда, куда вы с мистером Росом наладили шерифов, и вы его увидите у себя на заднем крыльце, а мы вам поможем от него избавиться, пока шерифы туда не пришли, тогда, может, вы передумаете и одолжите нам денег... ну, жениться нам позволите.

– Хе, - сказал Лукас. Они продолжали идти. Он уже слышал запах мяса на плите. У калитки он обернулся. Остановился и Джордж: поджарый, с осиной талией, шляпа набекрень - даже в выгоревшем комбинезоне франт. Навредили-то не мне одному.