Огонь на воде

Мать молча вжалась в угол, уставившись на неподвижное тело. Темная лужа ползла по узкому коридору.

Амир вырвал дымящееся ружье из рук матери, вывалился в дверной проем, пошатнулся и повис на перилах.

От едкого дыма, смешавшегося с металлическим запахом, его затошнило. Амир несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Лицо горело, и воздух показался ледяным. Он глотал этот холод, пока тяжелый туман не рассеялся. В голове с оглушающим звоном повисла пустота. Только одна отчетливая мысль заполнила сознание. И он понял, что уже давно все решил.

Он вернулся в дом. С силой поднял мать и затащил в темную кухню. Включил холодную воду и зачерпывая ладонью, несколько раз обмыл ей лицо. Ее трясло. Наконец она глубоко задышала и начала приходить в себя.

– Мама, теперь слушай меня, только очень внимательно. – Он как будто со стороны услышал свой срывающийся голос. Голова была тяжелой, и язык прилипал к небу.

Мать дрожала, ее ноги ослабли. Судорожно глотая воздух, она смотрела на сына с ужасом, и наконец, осмыслив его слова, закивала.

– Выстрел слышали все соседи, скоро менты приедут. Если тебя заберут, Амина останется без матери лет на десять. Ты понимаешь, что я говорю?

Мать задыхалась от слез. Она обхватила голову руками и не могла сказать ни слова.

– Мама, никто не видел, кто стрелял, на улице были только мы. Поэтому скажем, что стрелял я. Поняла? Я скажу, что это я его застрелил. – Он схватил ружье и начал вытирать его полотенцем.

– Нет, сынок, ты что, – мать беспомощно хватала его за руки.

– Молчи! Приди в себя, мама! – Амир схватил ее за плечо и посмотрел в лицо. – Выбора у нас нет! Понимаешь ты? Нет!

Мать совсем ослабела и опустилась на пол.

Он надел широкую футболку матери, отдал ей свою, и, переведя дыхание, с ружьем в руках вышел во двор.

Лена сидела на земле, закрыв лицо руками. Она вздрагивала, сдавливая рыдания. Амина беспомощно обнимала сестру. Лена подняла голову и обернулась: в темноте нарастал вой сирены.

– Едут.

Амир обессиленно сел рядом с ними.

– Обе смотрите на меня и запоминайте, что я говорю.

Глава II

За окном покачивались верхушки деревьев, осыпанные молодой зеленью, а над ними громоздились ряды серых панельных домов. Сотни, а может, и тысячи окон – бетонных клеток с пойманными жизнями. Кому-нибудь там нужна эта правда?

Дома равнодушно молчали. Чуть слышно отзывалась надежда. Амина со вздохом отвернулась от окна и застучала по клавиатуре. Она и сама не смогла бы ответить, для кого пишет, но точно знала, почему делает это. Она должна вернуть ему хоть каплю неизмеримой утраты. И еще, наверное, попытаться простить саму себя.

В замке скрипнул ключ и дверь открылась.

– Ты дома? – крикнул Саша из прихожей.

– Да, – отозвалась Амина. В лице затеплилась улыбка, смягчив угловатые черты.

Саша вошел в кухню с пакетом, поцеловал Амину и направился к холодильнику.

– Как тренировка? – Амина с нежностью смотрела на него, пока он раскладывал по полкам продукты.

– Нормально. А ты чем занимаешься? – Он бросил взгляд на экран.

– Да так. Писала кое-что, – Амина захлопнула ноутбук.

Саша притянул ее к себе и обнял.

– Еще не обедала?

– Нет. Тебя ждала.

Пока Саша переодевался, Амина накрывала на стол. Стоило ей остаться одной, и опять подступила мучительная душащая тоска.

Уже два года она жила как бы наполовину. Даже первые яркие чувства снова и снова заслоняла тень. Тогда ей казалось, что у нее нет права жить и радоваться жизни. Весь мир тускнел и превращался в плоскую, шаткую декорацию, из-за которой отчетливо проступали обломки реальности.

Ее книга поглотила бы и скорбь, и чувство вины – Амина изливала на бумагу все и была готова сама броситься следом, но боль не утихала.

Саша еще не знал о книге. Он искренне сочувствовал, оберегал, избегал разговоров об Амире, но сопереживать прошлому легче, чем принимать настоящее, поэтому Амина колебалась и спрашивала себя: что станет с их миром, и что останется от них самих, если с новой силой вспыхнет так долго тлевшая внутри нее злоба?

Саша с аппетитом ел, а Амина всматривалась в его добродушное лицо, в любящие глаза. Он не мог не понять.

– Саш, я решила написать о брате.

– Что написать?

– Правду.

Он отодвинул тарелку и какое-то время смотрел на Амину задумчиво, пока в ее неожиданном признании постепенно проступал смысл.

– Даже не знаю, что сказать… – Он опустил глаза. – А ты хорошо подумала?

– Я думала очень долго. Конечно, это тяжело, но я должна разобраться во всем. Иначе буду мучиться всю жизнь.

Саша молчал. Амина продолжила.

– Невозможно спокойно жить, когда с самым близким твоим человеком случилось такое. Я не знаю, как это принять, я, наверное, так не умею. И боль сама не пройдет. Я должна хотя бы память о нем отмыть от этой грязи. Он не был таким, как о нем писали и врали в новостях. Ты мне веришь?

– Конечно. Я всегда тебе верил. Просто мне казалось, что ты с этим справилась.

– Я пыталась.

Немного помолчав, Саша спросил:

– А что это будет? Книга?

– Надеюсь, да.

– Много уже написала?

– Пока только наброски. Столько всего в душе, а вытащить из себя не можешь. Все это бездонное горе исчерпывается в нескольких словах. Но даже не в этом дело. Писать нужно о нем, а не обо мне, но я ничего не знаю о его жизни там. Как это началось? Что он чувствовал? Он ничего не рассказывал, а мы и не догадывались.

– Может, есть статьи по этой теме?

– Я искала, но их очень мало.

Они вернулись к еде.

Саша обдумывал что-то.

– А если поговорить с фээсбэшниками? У них же есть специальный отдел?

– Сомневаюсь, что они что-то расскажут. Кто я такая? Студентка журфака – смешно. Наверняка такие дела сразу засекречивают.

– Скорее всего, так и есть…

Оба замолчали. Амине стало немного легче.

* * *

Через несколько дней, когда они шли домой по вечернему бульвару, Амина сказала: