Огонь на воде
Шрифт:
В несколько шагов она оказалась на кухне, рывком повернула к себе Сашу и впилась в его губы. Он засмеялся, подхватил ее и понес в комнату.
Глава V
Темные бугристые стены коридора, выкрашенные жирной синей краской, уводили все дальше, и каждая решетка, каждый лязгнувший замок отрезали слой за слоем внешний мир.
Тяжелая металлическая дверь скрипнула, и Амир шагнул в духоту нечистот, пота и заношенной одежды. Над столом расползался грязно-желтый свет – его едва хватало, чтобы окрасить тем же цветом лица людей на лавках, а там, где начинались ряды металлических двухъярусных кроватей, стояла рассеянная мгла.
– Ас-саляму
– Алейкум салам, – отозвалось несколько голосов.
Плечистый парень с окаймляющей смуглое лицо короткой бородой повернулся к Амиру.
– За что заехал?
– По сто пятой.
– Первоход?
– Да.
– Как имя? – Кавказец вышел из-за стола.
– Амир.
– Ва-алейкум салам, братуха. – Парень хлопнул Амира по плечу. – Ты давай проходи. Чай попей, пока старший отдыхает.
Люди за столом молча подвинулись, и так же без слов кто-то поставил на стол две кружки.
– Меня Магомед звать. – Плечистый уселся на прежнее место и взял кружку. В глаза бросилась арабская надпись, набитая на тыльной стороне руки.
– Аль-Хамду ли-Ллях [6] , ты к своим попал, брат. Мы, мусульмане, тут как семья живем, хлеб ломаем.
Амир молча отхлебнул из кружки. Он знал, почему едва знакомый человек назвал его «своим», почему люди у стола отводили от них глаза, и от этого понемногу успокаивался. Нараставший всю дорогу до барака гул в груди теперь замедлялся и выравнивался.
6
Аль-Хамду ли-Ллях (араб.) – хвала Аллаху! Слава Богу!
Густой горячий чай унял озноб в теле и мыслях. Магомед не задавал много вопросов, как позже понял Амир – из-за соседей за столом. Три «семьи» разных и чужих людей, живших в одной камере, посменно занимали стол и кровати, почти не общались и старались не мешать и не замечать друг друга.
По одному люди за столом менялись – проснувшиеся подсаживались и пили чай, другие шли занимать освободившиеся шконки. С Амиром здоровались, смотрели кто с интересом, кто с безразличием. Теперь его окружали лица с одинаковыми короткими черными и рыжеватыми бородами, у нескольких на жестких волосах плотно сидели тюбетейки.
Невысокий худой парень со среднеазиатским добродушным лицом, хозяйничавший у шкафа с чаем и посудой, наклонился к Магомеду и коротко сказал что-то. Тот поднялся и кивком позвал Амира следовать за ним.
Они прошли вдоль ряда тесно выстроенных кроватей в дальний угол камеры.
– Саид, вот он. – Магомед пропустил Амира вперед.
На застеленной домашним покрывалом кровати под светом небольшой лампы сидел мужчина лет пятидесяти, плотного телосложения, с рябыми от пробивавшейся седины волосами. Он держал перед собой книгу, и, когда Амир поздоровался, поднял глаза от заплетенных арабской вязью страниц, не меняя выражения лица, словно продолжал читать что-то и в лице Амира.
Старший задал ему те же вопросы, что и Магомед, и отложил книгу.
– Ты дагестанец?
– Даргинец. По отцу.
– А мать?
– Русская.
– Откуда сам?
– Местный.
– Мусульманин?
– Да. – Амир ответил не сразу, и прозвучало неуверенно.
– Соблюдающий? – Саид спросил спокойно, но как-то иначе.
Амир пожал плечами.
– Когда как.
Старший поднялся с кровати и посмотрел Амиру в глаза.
– Значит нет.
Его гипнотический взгляд лучом прошел насквозь. Саид двинулся к проходу между кроватей, и Амир посторонился, чтобы пропустить его,
а потом пошел следом.Они сели за стол и все тот же среднеазиатский парень поставил перед Саидом чай и сладости.
– Джазака Ллаху [7] , Юсуп.
– Ва Ийаки [8] . – Юсуп уважительно кивнул.
Саид сделал глоток и посмотрел на Амира.
– Если ты мусульманин, держись с нами. Мы все брат за брата. Будешь один – будут проблемы. Здесь только кажется, что никому ни до кого нет дела. Все всё видят и помнят.
Амир молча кивнул. Саид продолжил:
7
Джазака Ллаху (араб.) – да воздаст тебе Аллах.
8
Ва Ийаки (араб.) – и тебе.
– Но ты должен соблюдать шариат. Аль-Хамду ли-Ллях, для нашей уммы сделали молельную. Ходи вместе со всеми. Делай намаз. Ты Коран читаешь?
– Нет.
– У меня есть на русском, возьмешь потом.
Амир кивнул и отвел взгляд.
– Смотри, решать тебе.
– Я понял. Спасибо, брат.
– Если что-то будет нужно – обращайся к Магомеду или ко мне. Ты что-нибудь ел? Может, чаю?
– Уже попил. Спасибо, Саид. От души.
Саид кивнул и достал из кармана телефон. Амир отвернулся к окну.
За прутьями решетки тянулась серая перспектива гаснущего дня. За восемь месяцев в СИЗО простая геометрия корпусов, оград, проволочных гирлянд перестала резать глаза и душу и вросла в единый массив реальности. Из чувств остались только обида на мать, тоска по маленькой сестре и болезненная угасающая надежда.
Барак работал в цехе тротуарной плитки – холодном ангаре старой постройки с высокими поросшими пылью окнами, уходящими под самую крышу. Редкие батареи скудно цедили тепло, которое выливалось в открытые двери, когда выходили нагружать тачки песком и щебнем.
Амир курил, оперевшись на штабель готовой плитки, и наблюдал за работающими. В гуле прессовального станка заключенные угрюмо двигались по цеху, махали лопатами, закидывали что-то в бетономешалку. Амир ни дня в своей жизни не работал ни на кого, кроме собственной семьи, и не представлял, что можно чувствовать, отдавая все свои силы чужой сытой жизни. Наверное, заключенные просто не думали об этом, чтобы не подливать горечи к и без того несъедобной тюремной баланде.
И справедливость, и несправедливость нашей жизни дозируются беспорядочно – кому сколько попадется. Кто-то из этих людей заслуживал и более сурового наказания, кто-то не заслужил никакого, но все равно скреб лопатой по заскорузлому корыту. Зато на таких полигонах для отходов цивилизации, где все метафизическое теряет власть, а людьми управляют такие же люди, стихийные силы судьбы укрощены, упорядочены и построены в шеренги, а справедливость – такой же ликвидный товар, как сигареты или колбаса.
Амир мог заплатить и заплатил. Выкупил для себя ту долю справедливости, которую так и не получилось выторговать у прокурора. Теперь он хоть и сочувствовал работающим, но все более отстраненно, как обычно и бывает, когда попадаешь в особый круг – ты отделяешься и постепенно перестаешь замечать остальных.
Амир докурил и растер окурок о земляной пол. К нему быстрым шагом направлялся Магомед.
– Все, ты теперь в конторе. – Он кивнул в сторону теплушки в углу цеха. – Можешь идти, там все наши. Телик посмотри, чай попей.