Огонь неугасимый

— Ну и что тебя возмущает? — Терехов опять переставил пресс-папье, потупился, не желая, чтоб собеседник увидел в его глазах что-то большее, чем вопрос.

— Ты не понял, — защелкал Тушков пальцами. Такое с ним бывало лишь в минуты крайней досады. — Я не возмущаюсь, я обескуражен.

— Для тебя это полная неожиданность?

— Что? — недоуменно уставился Тушков на Терехова. — Ах, вон ты как! Нет, конечно, не новость. Но всему есть предел.

— Вы близки к пределу?

— Мне показалось вчера, что мы уже за пределом. Поздно. Вот я и нагрянул. Давай так, давай без нервотрепки и дидактики. У меня беда. Помоги. Вместе попробуем. Или как?

— Попробуем, — согласно кивнул Терехов. Но хотелось сказать иное. Хотелось спросить: почему только теперь вместе, когда беда перевалила границы всех пределов? Как теперь ее оттуда тащить, что с нею делать, вытащив? Какая она теперь? Господи, да что они — малые дети? — Только прошу тебя, очень прошу: без амбиции и обид. Мы и в самом деле в труднейшем положении. Не с него началось, не на нем кончится.

— Мне стало легче, — укоризненно покачал головой Тушков. — Как мне быть, скажи?

— Не знаю. Думать надо.

— Если я возьму сынка вот так? — показал Тушков до синевы сжатые кулаки. — Буду держать бессменно, поможет это ему? Ладно. А мои дела по боку? Тьфу ты черт, из чего эти твои папиросы? — закашлялся он, тыча окурок в просторную пепельницу. — Так вот: где золотая серединка?

— Золотой, наверно, нет, — развел руками Терехов. — Да и не до золота нам. Давай так: ты лишаешь его карманных денег.

— Да он займет. Ему дадут.

— Под твои?

— Ну а куда я денусь?

— Отпадает, — легко и охотно согласился Терехов. — Не пускать его в рестораны. Его знают в лицо и дружинники, и милиция…

— Что-о-о? Ты уверен? Такая популярность? Но кто согласится? С какой стати? Туда вход свободный. Заговорит о законах, о правах.

— Тоже отпадает, — еще охотнее согласился Терехов. — А если его изолировать?

— В тюрьму?

— Не обязательно. Есть и другие возможности.

— Там никто не пьет? Там нет этих… весталок?

— Тоже по боку, — с едва наметившимся холодком произнес Терехов. — Но учти, остается все меньше. Например, убрать его из института, и… пусть поработает в хорошей бригаде.

— Это мысль! — вскочил Тушков. — Это гениально. Нет, я не шучу, что ты? Из института его шугнут за милую душу, он там у всех в печенках. Бригаду подыскать тоже… ну, не так просто, а все же. Да чего искать, к Стрельцову!

— Там бригадиром Павлов.

— Да ну, ладно тебе. Вот это демарш! А! — точно ступаковским жестом указал в потолок. — Пусть потеет. Трудовым потом вся дурь выпарится. А! Спасибо. Но…

— Вот именно, — понимающе кивнул Терехов. — Не такой ягненок твой сын, чтоб смиренно терпеть такую баню. Сбежит.

— Я не хочу быть отцом! — заявил Владимир Васильевич. — Нет, я не имею права быть отцом. Все! Но вот еще что, дорогой Леонид Маркович. Я хочу быть отцом. И мужем. И главой семьи. Хочу вместе со своим сыном, с женой, если приохотится, ходить на рыбалку, по грибы, по ягоды. Очень хочу! Очень! Не веришь? Вот так.

— Давай все же почаевничаем, — предложил Терехов. — Без сахара. Я мигом. Разогрею, — суетливо захлопал он дверцами шкафчика, в котором хранился и чайник, и плитка, и заварка. — Тебе покрепче?

— Чайку так чайку, — апатично согласился Владимир Васильевич. И стало ясно: предложи ему кто-либо поменяться местами и должностью, согласится и не спросит, на что менять. Плохо дело. Гораздо хуже, чем у Ступака.

22

Вечер выдыхался. Таня устала, и казалось ей, что лица за столиками расплываются, куда-то ползут и возвращаются, не находя себе предела и выхода. «Зачем я сюда пришла? Зачем я вообще хожу и сюда, и в другие подобные заведения? — спрашивала себя Таня, меланхолично пуская синие колечки дыма. — Пообщаться с Егором? Занятие, давно потерявшее всякий интерес… Скоро здесь появятся мушкетеры. У них же график… Надо было раньше уйти. Теперь же… Но Ивлев сам сказал… Да и правда ведь — когда они случайно встретились в прошлое воскресенье, Виктор сказал: «Таня, я тебя очень прошу в следующий выходной…»

Первым в зале появился Игорь Рыжов. Он встал на пороге, закрыв собою дверь, весело оглядел ресторанное пространство, что-то сказал оказавшейся рядом официантке и направился через зал центральным проходом. Он не смотрел на Таню, но было ясно: идет именно сюда, к ней.

— Здравствуй, Танюша, — учтиво наклонился Игорь сзади. — Могу я сказать тебе два слова?

— Конечно, — поспешно прокашлявшись, ответила Таня.

— Если Виктор пригласит тебя на торжество по случаю его рождения, ты не откажешь? — немного тише, наклонившись еще ниже, спросил Рыжов. И легонько надавил на плечо Тани.

— Нет… — совсем трудно произнесла Таня. Рассердилась на себя. С какой стати такое косноязычие? Повторила внятное: — Не откажусь.

А Виктор уже шел к ним, смущенно улыбаясь и помахивая шляпой, приветствуя не только Таню, но, наверно, вообще всех тутошних. Он принял условный сигнал Игоря. Он был рад. Безмерно.

Таня тоже радовалась. Откровенно, не стесняясь. Да и кого стесняться? Почему?

— Здравствуй, Танюша, — поклонился Ивлев, остановившись у столика. — Таня. Прошу тебя… Очень прошу. У меня… мне сегодня тридцать лет. Вот. Дата. Мы с ребятами решили здесь. Сделай милость. Очень прошу тебя! — И протянул руку ладонью вверх.

В небольшой комнатке-кабинете накрыт длинный стол. Накрыт искусно, даже красиво. Хрустальные бокалы, шампанское, фрукты. И три букета прекрасных цветов. Розы, пионы, гладиолусы. А в центре стола — огромный торт с частоколом тоненьких свечек.

За столом мужчины. Десять, может, одиннадцать человек. И одна девушка. Мужчин Таня узнала почти всех, девушка вовсе незнакомая. В сиреневом платье с белым широким воротником, с высокой прической, какие делают в парикмахерских на один вечер. Сидят все чинно, немного напряженно. Ждут.

— Добрый вечер, — со странным чувством робости и радости произнесла Таня. С чего бы робеть, чему радоваться?

— Сюда прошу, Танюша, сюда, — радушно взял Таню под руку Егор Аниканович Тихий. Удивилась Таня. Тихий? Жоржик? Вся Радица знает: ничего, кроме поросячьего месива, он толком делать не умеет, а тут — распорядитель. Может, нарочно ему поручили? Но нет. Да и не похож он на Жоржика. Темный, правда, дешевенький костюм, довольно приятная рубашка — белая в мелкую зелененькую клеточку. И галстук, галстук. У Егора Тихого галстук. — Вот здесь вам будет удобно, — положил Тихий левую руку на плечо Тани, а правую на плечо Гриши Погасяна. — Гляди, парень, чтоб не скучала наша Таня.