Огонь (сборник)

– Восемнадцать карманов! Ишь загнул, крысиная морда!
– восклицает толстяк Ламюз.

– Да, да, восемнадцать, - настаивает Кокон, - посчитай-ка, раз ты такой умный!

Ламюз хочет проверить: он подносит руку к огарку, чтобы сосчитать верней, и начинает загибать свои толстые бурые пальцы: два висячих задних кармана в шинели, карман для перевязочных материалов, который служит для табака, два внутренних кармана в шинели спереди да на каждом боку два внешних кармана с клапаном. Три кармана в штанах, даже три с половиной, ведь есть еще передний карманчик.

– Я держу в нем компас, - объявляет Фарфаде.

– А я шнур от трута.

– А я, - говорит Тирлуар, - маленький свисток. Его мне прислала жена; она написала мне так: "Если тебя ранят в сражении, свистни, чтобы товарищи прибежали спасти тебе жизнь!"

Все смеются над этой простодушной фразой.

Тюлак вступает в беседу и снисходительно говорит Тирлуару:

– Они там в тылу не знают, что такое война. А если ты заговоришь о тыле, ты тоже понесешь околесицу.

– Ну, этого кармана мы считать не будем: он слишком мал, - говорит Салавер.
– Итого десять.

– В куртке четыре. Пока всего только четырнадцать.

– Еще два кармана для патронов; это новые карманы; они держатся на ремнях.

– Шестнадцать, - объявляет Салавер.

– Эх ты, растяпа! Да погляди на мою куртку! А эти два кармана? Ты их не считал? Чего ж тебе еще нужно? Ведь это настоящие карманы, там, где полагается! Это штатские карманы: дома ты держишь в них платок для соплей, табак и адреса, куда тебе нужно отвезти товар.

– Восемнадцать!
– объявляет Салавер торжественно, как аукционист. Восемнадцать! Правильно! Присуждено!

В эту минуту кто-то спотыкается о каменный порог; раздаются гулкие шаги, как будто конь бьет копытом землю, фыркает и... чертыхается.

После короткого молчания кто-то зычным голосом повелительно орет:

– Эй, вы там!.. Укладываетесь? Смотрите, чтоб к вечеру все было готово и чтоб свертки были прочные! Нынче идем на передовые позиции, и даже, может быть, дело будет жаркое!

– Ладно, ладно!
– рассеянно отвечают несколько солдат.

– Как пишется: Арнесс?
– спрашивает Бенэк. Он стоит на четвереньках и выводит карандашом адрес на конверте.

Кокон диктует ему по буквам имя: "Эрнест", - а унтер смывается и повторяет то же самое распоряжение у соседней двери. Блер берет слово и говорит:

– Слушайте, ребята! Всегда держите флягу в кармане! Уж я пробовал держать ее то тут, то там, но удобней всего в кармане, верьте мне. Если ты в походе, в полном снаряжении, или в окопах, налегке, все равно, она у тебя всегда под рукой, на всякий случай: бывает, у товарища есть винцо, и он хочет тебе добра, и говорит тебе: "Дай-ка твою флягу", - или, скажем, по дороге попадется виноторговец. Слушайте, друзья, что я вам скажу, и вы будете всегда довольны: держите флягу в кармане!

– Как бы не так, - отвечает Ламюз, - никогда я не положу флягу в карман. Это чепуха на постном масле, ни больше, ни меньше; лучше привесить ее на крючке к ремню.

– Нет, лучше привязать ее к пуговице шинели, как противогазовую маску. А то снимешь снаряжение и вместе с ним флягу, и вдруг как раз можно купить винца...

– У меня немецкая фляжка, - говорит Барк.
– Она плоская; ее можно держать в боковом кармане; она отлично входит и в подсумок, если патроны выбросить или пересыпать в сумку.

– Немецкая фляга никуда не годится, - возражает Пепен.
– Она не держится стоймя. Только занимает место.

– Погоди, морда, - говорит Тирет, не лишенный сообразительности, если мы пойдем в атаку, как сказал унтер, ты, может быть, найдешь немецкую флягу, вот будет здорово!

– Унтер, правда, это говорил, - замечает Эдор, - но он не знает.

– В немецкой фляге больше четверти, - заявляет Кокон, - а точная вместимость четверти отмечается у них чертой пониже горлышка. Всегда выгодно иметь флягу побольше: ведь если твоя фляга вмещает ровно четверть кофе, или вина, или святой водицы, или чего другого, ее надо наполнять до краев, а это никогда не делается при раздаче, а если и делается, все равно ты сам прольешь.

– Еще бы, конечно, не делается, - говорит Паради, возмущенный воспоминанием об этом недоливании.
– Капрал при раздаче сунет во флягу палец да еще похлопает раза два по дну. Словом, тебя надувают на одну треть и ты остаешься с носом.

– Правильно, - говорит Барк.
– Но слишком большая фляга - это тоже невыгодно: раздатчик тебе не доверяет, боится налить лишку и потому не доливает, и ты оказываешься в убытке.

Между тем Вольпат сует обратно в карманы один за другим выставленные им предметы. Когда доходит очередь до кошелька, Вольпат смотрит на него с жалостью.

– Совсем отощал, бедняга!

Он считает:

– Три франка! Эх, брат, надо тебе опять потолстеть, а то на обратном пути у меня не будет ни шиша!

– Не у тебя одного пусто в кошельке!

– Солдат тратит больше, чем зарабатывает. Это уж так. Спрашивается, что было б с нами, если б мы жили только на паек.

Паради отвечает с корнелевской простотой:

– Подохли бы!

– А у меня в кармане всегда вот что.

И Пепен весело показывает серебряный столовый прибор.

– Он принадлежал обезьяне, у которой мы жили в Гран-Розуа.

– Может быть, он ей принадлежит еще и теперь?

Пепен отвечает неопределенным жестом, выражающим одновременно и гордость и скромность. Вдруг он смелеет, улыбается и говорит:

– Я знаю эту старую каргу. Наверно, теперь она до конца жизни будет искать по всем углам свой прибор.

– А мне, - говорит Вольпат, - удалось стибрить только пару ножниц. Другим везет. А мне - нет. Зато уж я берегу эти ножницы, хотя, можно сказать, они мне ни к чему.

– Я стянул несколько вещиц, да что толку? Пустяковые. Саперы всегда успевали спереть до меня.

– Что ни делай, всегда кто-нибудь пролезет вперед. Ну, да ничего.

– Эй вы, кому дать йоду?
– кричит санитар Сакрон.

– Я берегу письма жены, - говорит Блер.

– Я отсылаю их ей обратно.

– А я берегу. Вот они.

Эдор вытаскивает связку потертых, лоснящихся бумаг; их чернота стыдливо скрывается в полумраке.

– Я их берегу. Иногда перечитываю. Когда холодно и невмоготу, я их перечитываю. Это не согревает, но все-таки кажется, что становится теплее...