Огонь в небесах

– Когда же это вы успели - я же следом за тобой вышла. Ох, сколько же можно с тобой говорить...

Ребенок обиженно надул губки. И вдруг...

– Мамочка, я сейчас! Я к тому подъезду, я на минуточку!

Девочка выпустила материну руку и пулей бросилась к тому месту, где только что был человек в странном плаще. Она хотела подарить ему свою пасочку - ведь так не должно быть, чтобы кому-то никогда не дарили подарков.

Но там уже никого не было.

Она растеряно посмотрела по сторонам. Обернулась на мамин голос. И, поколебавшись еще мгновение, положила игрушку на бордюр.

– Милое грустное привидение, если ты еще придешь, возьми это в подарок.

И побежала обратно.

– Мама, а Боженька может помочь грустному привидению? Бабушка говорит, Он может все.

– Не говори ерунды. Ни привидений, ни Бога нет, это придумали глупые люди давным-давно. И только старенькие бабушки и дедушки, которые неграмотные, верят в такую ерунду. Больше не поедешь в деревню, нечего тебе там делать!

"Боженька, помоги этому привидению помириться с папой, пожалей его. Он мой друг, и ему очень-очень грустно", - шепотом попросила малышка темную тучку на голубом небе. Мир бабушкиных сказок, красивых икон и чудесных историй все еще слишком живо владел ее воображением.

Нервно дрогнули ветви деревьев. На какое-то мгновенье воцарилась тишина, необыкновенная тишина на том месте, где раньше лежала детская игрушка.

***

Лавра сияла куполами и до блеска отшлифованными тысячами ног булыжниками древней мостовой. В туфлях идти было совершенно невозможно. Каблуки скользили, попадали в щели кладки, и Соня уже отчаялась получить от прогулки удовольствие.

– Давайте вон туда свернем?
– предложил Димка, указывая направление, куда иногда сворачивал прогуливавшийся по монастырю народ.

– Отец, а не подскажешь, куда вон та дорожка ведет?
– беспардонно спросил Тоха, останавливаясь перед проходившим мимо немолодым монахом с тощей бороденкой.

– К колодцам преподобных Антония и Феодосия. Непременно сходите туда, молодые люди, непременно, к нам издалека приезжают, чтобы воды благодатной напиться и с собой взять. Вы у нас впервые, как я понимаю?

– Это, наверное, издалека видно, - усмехнулась Соня, неловко пытаясь поставить понадежней скользящие каблучки. Монах сочувственно покачал головой.

– Вы бы разулись вовсе, в такой обуви и упасть можно.

– Да неловко как-то...

– Ну-ну, босой ходить не стыдно, вот не венчанными жить как мужу с женой, наркотики принимать, вином упиваться, как некоторые - вот это стыдно. Не бойтесь - грязь не пороки, отмывается легко, а так вы же только о ногах думать будете, на мысли о Боге уже и сил не останется.

Молодежь переглянулась. Поколебавшись, Соня сняла туфли, и когда ее ноги встали на начинавшую прогреваться мостовую, невольно охнула от удовольствия.

– Вот так гораздо лучше. Ну раз вы у нас впервые, то, может быть, не знаете: самое поразительное место в Лавре - пещеры. Обязательно побывайте там. Ну, идите с Богом.

– Спасибо, отец.

Монах засеменил в гору по своим делам, а ребята направились к колодцам.

– Занятный старичок, - заметил Тоха, нарушая воцарившееся молчание.

– Обычный фанатик. Только повод дай - они и в разговор о геморрое вставят нравоучение, блин, - раздраженно парировал Димка.

Земляная тропинка привела к первому колодцу, окруженному лавочками, под навесом густых зеленых крон деревьев. Люди набирали воду с помощью закрепленного на цепи ведра.

– Говорят тут часовню скоро сделают, и над Антониевым колодцем тоже, - делилась новостями одна из паломниц, набирая уже третью канистру воды.

– Доброе дело, - ответила ей другая.

– Да чего же доброго, первозданность-то теряется. А мне так нравится сидеть тут на лавочке, смотреть на тропку и думать, будто вот-вот и сам батюшка наш Феодосий по ней спустится...

Когда люди пошли дальше, Тоха тоже зачерпнул воды. Пили из ладоней, вода оказалась немного металлической на вкус и очень холодной.

– А у Антония водичка мягче, вкуснее, - сказала ребятам немолодая женщина в сером платочке, подходя к ним и устраиваясь на лавочке с молитвословом в руках.

– А почему тут к дереву иконка Архангела Михаила прикреплена?
– спросила у нее Соня, рассматривая простенькую затянутую в пластик иконку, за которую кто-то заткнул кучу бумажек.

– Это любимое молитвенное место отца Агафангела, Царствие ему Небесное. Святой человек был, иконописец. Вон, люди до сих пор ему записочки пишут, чтобы помолился о них, помог, утешил. В Китаевской пустыни схоронили его, лет пятнадцать назад, может, и больше. Не хотите попросить о чем-нибудь? Я могу и ручку и листочек дать.

Соня снисходительно улыбнулась.

– Спасибо, нам не надо. Ну что, пойдем обратно в Лавру?

Димка охотно кивнул, эта тетенька с елейным личиком начинала его раздражать своей услужливостью.

Тоха задумчиво погладил ствол дерева.

– И как, исполняется?
– спросил он, оборачиваясь к женщине.

III

От жажды умираю над ручьем.

Ф.Вийон.

Агафангел в мастерской он был один, если не считать молящегося в углу Ангела Хранителя. Мягкие почти бесконечно длинные афонские четки медленно проползали между пальцами левой руки. Правая осторожно придавала архангельскому мечу металлический блеск.

– Это - меч человеческий, не ангельский, - сказал кто-то за спиной.

Кисть выпала из рук. Агафангел истово перекрестился и обернулся.

В мастерской стоял человек в черной одежде. Агафангел еще раз перекрестился.

– Господи Иисусе...

– Сегодня ты меня не прогонишь. Я не воевать пришел.

– Изыди, бес!

Демон устало махнул рукой.

– Оставь... Я же сказал, что не воевать пришел. У меня есть право быть здесь.

– И кто же дал тебе это право?

– Тот, чье имя ты призываешь, ради чистой души. Или ты после двадцати семи лет в монашестве так и не усвоил, что все, происходящее под небесами, попущено Богом?

– Что тебе надо?

– Твое присутствие. Кстати, как тебе мой новый костюмчик?

– Зачем ты пришел?
– спросил монах, пропуская мимо ушей последнюю реплику нежданного собеседника.

– Однако, мы не такие уж разные. Ты тоже ничего не понимаешь в моде.

– Перестань! Я задал тебе вопрос!

– Да, я слышал. У тебя никогда не было чувства юмора, - демон помолчал, прежде чем продолжить, словно подбирал слова, - Потому что... это утоляет одну боль, доставляя другую. Ты славно пишешь, монах. И черты, и характер удался.