Огонь в океане

— Уф-ф!.. Приятно вздохнуть! — Станкеев глубоко дышал. — Сегодня мы пробыли под водой... восемнадцать часов и две минуты.

— Все минуты считаете? — сухо спросил Вербовский, и я мысленно представил, как по его лицу скользнула усмешка.

— Красивая ночь, правда? — комиссар указал на звезды, алмазами сверкающие на безоблачном бархатном небе.

— А это не красиво? — Я слегка толкнул его в бок, показывая на темную полосу низменного румынского побережья, тянувшуюся по нашему левому борту. — Дамский пояс...

— Что? — Иван Акимович не понял моего странного сравнения.

— Чёрный, очень аккуратный, дамский пояс. Выше — темно-розовая кофточка, — показал я туда, где солнечные лучи освещали алыми полосами перистые облака, — а ниже, как видите, темная батистовая юбка. Правда, походит?

— Хм... — неопределенно хмыкнул Иван Акимович. — Я бы до этого не додумался. Хотя, конечно, ты... младше меня и...

— При чем тут младше или старше?

— Ну как же! Надо быть молодым, чтобы сравнивать береговые полосы или что-нибудь другое... с принадлежностями дамского туалета.

— Товарищ вахтенный командир! Слева на траверзе огонь! Движется вправо! — сверху из темноты докладывал сигнальщик.

— Автомобиль по берегу идет, — отметил безразличным тоном Вербовский.

— Начальство едет, — как бы продолжил мысль командира Станкеев. — У них очень строгое затемнение, но это, видать, начальничек едет... У Антонеску дача здесь где-то. Может случиться, что именно он.

— Вот бы бомбу на эту дачу, — буркнул сверху сигнальщик.

— Зачем бомбу? — возразил Иван Акимович. — Разгромим фашистов, на этой даче простые люди будут отдыхать.

— Э-э, кто там будет отдыхать! Убить бы этого Антонеску...

— Не отвлекаться! — одернул Вербовский сигнальщика.

— Есть, товарищ командир! — отчеканил матрос.

Длительное молчание нарушил доклад из центрального поста:

— Лодка провентилирована, осушены трюмы, выброшен мусор. Разрешите остановить вентилятор.

— Добро... Остановить вентилятор! — приказал вахтевный офицер.

— Пойдем попьем чайку, помощник, — предложил Станкеев.

— Да, правильно, — согласился я, — скоро мне на вахту...

Мы направились к люку, но задержались из-за нового доклада сигнальщика:

— Курсовой левого борта — сорок, показался проблеск на воде!

— Вы точно видели проблеск? — допытывался командир.

— Кажись, точно.

— В бинокль или так?

— Кажись, в бинокль...

— Кажись, кажись! — вспылил Вербовский. — Надо говорить точно, а не догадками!

— Так точно, не помню, товарищ командир!

— Что у вас такая плохая память?

— Никак нет, товарищ командир!.. Так точно, товарищ командир, вот он: белый, постоянный огонь! Курсовой сорок, слева, на воде! Не так далеко.

— Боевая тревога! Торпедная атака! — Вербовский заметил тусклый огонек двигавшегося вдоль берега судна. — Лево на борт!

Я стрелой полетел на командный пункт.

«Камбала» легла на курс атаки. Боевые посты тотчас же доложили о готовности.

Подводная лодка полным ходом неслась навстречу вражескому кораблю.

Я сверял расчеты с данными о противнике, которые .поступали с мостика, и убеждался, что все идет хорошо. Через несколько минут мы выпустим торпеды и уничтожим первый вражеский корабль. Мы все были возбуждены. Однако каждый делал свое дело четко, быстро я точно.

— Ап-па-ра-ты! — пронеслась грозная команда в торпедный отсек, на боевой пост.

— Отставить! — секундой позже и с гораздо большей энергией и настойчивостью приказал тот же голос командира.

Но... поздно. Напряжение было настолько большим, что слово «отставить» было принято за «пли». Торпеды выскочили из аппаратов и устремились по заданному направлению.

— Срочное погружение! — услышали мы следующую команду Вербовского.

Люди, буквально стоя друг у друга на плечах, посыпались в люк, в центральный пост.

Через считанные минуты «Камбала» была на глубине и отходила в сторону моря.

— По ошибке атаковали дозорный катерок, понятно? Будь он проклят совсем! — шепотом сказал мне Вербовский.

— Бывает... неопытность, — как бы успокоил командира Иван Акимович, стоящий рядом с ним. — Еще хорошо, что он оказался слепым, — продолжал он. — Если бы он видел, как по нему торпедами швыряют, мог бы нас погонять...

— Мы тоже хороши! Зрением хвастать вряд ли можно и нам, — тихо сказал Вербовский.

— Эх, если бы знать! Установить бы глубину хода торпед поменьше и дать в борт этому дозорному, — досадовал я. — А почему же он несет огонь?

— Не знаю, не спрашивал, — сухо отозвался Вербовский.

— По-моему, иллюминатор приоткрыт или плохо затемнен, — предположил Станкеев.

Несмотря на неудачу, первая атака принесла команде определенную пользу. На боевых постах и командных пунктах были выявлены недостатки, ошибки и неточности. Устранение их, несомненно, многому научило и подняло, боевую выучку экипажа. Кроме того, подводники в какой-то степени обстрелялись.

Велико было, конечно, и разочарование. Но оно было забыто очень скоро.

На следующий день меня подозвал к перископу вахтенный офицер лейтенант Глотов.

— Как вы думаете, стоит доложить командиру: какие-то подозрительные дымы вот по этому направлению, — уступил он мне место у окуляра.

Я с трудом различил на белом фоне облаков несколько еле видимых клубков дыма.

— Надо. Дымы судов, — авторитетно заявил я.

Вербовский еще из своей каюты приказал сыграть боевую тревогу. Подводники помчались к своим боевым механизмам.

Неискушенный человек, глядя на эту картину, непременно был бы поражен. Полуодетые или почти раздетые здоровенные парни, держа в зубах ботинки или часть одежды, с суровыми лицами, безмолвно, очертя голову бежали в разные стороны, толкая друг друга.

— Что? Конвой? — Вербовский едва выговаривал слова. Хотя от каюты до центрального поста расстояние было небольшим, но, пробежав его, он запыхался.

В нашем соединении Вербовский был единственным командиром подводной лодки, убеленным сединами. Он обладал большим опытом воспитания и руководства людьми, но преклонные годы брали свое, и энергия, так необходимая на подводной лодке, в нем заметно иссякла. Бывали случаи, когда он уставал настолько, что не мог вращать даже перископ, и мне приходилось помогать ему. Состояние нервной системы Вербовокого оставляло желать лучшего. На внезапные события он реагировал раздраженно, излишне волнуясь, впадал иногда в суматоху.