Огонь в океане

Я побежал на плавбазу подводных лодок, где размещался штаб дивизиона.

— Первый раз вижу командира корабля, которого приходится чуть ли не на аркане тащить, чтобы представился, — с укором произнес командир дивизиона капитан второго ранга Хняйнен. Это был рослый офицер с крупными, волевыми чертами лица.

За свою службу во флоте я во второй раз попал в подчинение Льва Петровича Хняйнена.

Хняйнен был вежливым, мягким человеком, умевшим сохранять с подчиненными простые, товарищеские отношения и в то же время требовать строжайшего и беспрекословного повиновения во :всех вопросах службы. Не помню случая, чтобы он отдавал приказание в повышенном тоне, и все же его приказания исполнялись точно и ревностно. В часы отдыха мы знали Льва Петровича веселым, остроумным человеком, лишенным чванства и заносчивости. Всесторонне развитый человек, он был всегда желанным собеседником в обществе.

— «Малютка» потерпела аварию, вы знаете, конечно? — перешел Лев Петрович к ознакомлению меня с обстановкой.

— Никак нет, не знаю!

— Во время зарядки взорвалась батарея. Такие случаи бывают только вследствие... как вы знаете...

— Неправильного ухода.

— Так точно! — Лев Петрович тряхнул трубкой о край пепельницы и пристально посмотрел на меня. — И они, надо полагать, эту истину знали... Знали, а требования инструкции не выполняли.

— А жертвы были? Или обошлось...

— Погибло несколько человек... И раненые были... С этим подробно ознакомитесь, я полагаю, по документам. Теперь хочу вам сказать, что экипажу нужен оптимизм. Да, оптимизм, я не оговорился. Уверенность в собственных возможностях, в победе! У вас этого, по-моему, хватает. Даже больше, чем...

— Да, — сконфуженно опустил я голову, вспомнив о том, что в начале моей службы на подводном флоте Лав Петрович как-то наказал меня именно за фантазерство и излишнюю самонадеянность.

— Помните? — подмигнул мне комдив.

— Помню, — засмеялся и я. — Но многое изменилось...

— Нет, дорогой мой, характер перевернуть вверх дном полностью нельзя. Его можно воепитать, подправить, сгладить, но из оптимиста сделать пессимиста трудно. Верно?

— Так точно!

— У вас впереди огромная работа: воспитывать и сколачивать экипаж. В его составе новые люди; овладеть людьми, почувствовать их настроения, мысли, зажечь в них боевой огонь; заставить их мечтать о победах, приучить жить этими мыслями; изучить устройство корабля и техники. И изучить не так, как... помните, были дни? — Лев Петрович снова подмигнул.

Очевидно, он вспомнил, как мы сдавали ему зачеты. Как правило, по первому разу никто не мот получить положительную оценку, и приходилось по нескольку раз переэкзаменовываться.

Корпус корабля слегка дрогнул. Комдив подошел к иллюминатору.

— Опять не успел погасить инерцию, — с досадой произнес он. — Это Суров швартуется. Хороший был бы он командир, но... слишком горяч. Все не терпится, опешит, спешит...

Дмитрий Суров был известен как один из лучших командиров подводных лодок. Я мечтал быть таким, как он. То, что Лев Петрович не вполне доволен им, удавило меня и смутило. Свои мысли я тут же высказал комдиву.

— Согласен с вами, — ухмыльнулся Хняйнен. — Суров действительно прекрасный командир, у него есть чему поучиться, но есть у него и недостатки. С ними надо бороться. А хвалить? Пусть нас другие похвалят...

Хняйнен не часто хвалил офицеров, но и зря никогда не ругал их. Прежде чем высказать свое мнение о том или ином офицере, он тщательно его изучал, и его характеристики были всегда серьезны и справедливы.

— Примите дела, не теряя ни минуты. У вас мало времени! — закончил Лев Петрович, встав с места. — Пойдемте, я вас представлю экипажу.

В каюту вошел атлетического сложения капитан третьего ранга. Он сверху вниз испытующе глянул на меня и тут же протянул руку.

— Иосселиани, если не ошибаюсь?

— Так точно, старший лейтенант Иосселиани! — подтвердил я.

— А я Куприянов Иван Иваныч, комиссар дивизиона.

Пока мы знакомились, Хняйнен переводил взгляд с комиссара на меня, упорно раздумывая о чем-то.

— Вот и хорошо! — вдруг вспомнил он что-то и принялся шарить в бумагах на столе. — Иван Иваныч, вы пока идите в свою каюту, поговорите, познакомьтесь с Иосселиани. А я закончу свои дела, потом представим его народу.

— Пошли! — Куприянов вышел первым в дверь.

Мне пришлось рассказать комиссару автобиографию и даже отдельные подробности моей учебы в школе и в военно-морском училище.

— Служебные отзывы о вас я знаю, — перебил меня Иван Иваныч, когда я начал говорить о службе на «Камбале», — они неплохие. Курите?

— Так точно, трубку.

— Можете курить.

— В рабочем кабинете обычно не курю. Тем более у вас... Очень чистый воздух... жалко.

Я тогда не знал, что Иван Иваныч хотя сам и курил, но не терпел дымных, накуренных помещений, и был удивлен, почему ему так уж понравились мои, казалось бы, наивные слова.

— На «Малютке» служить будет труднее, чем раньше, — после некоторого раздумья заговорил Куприянов, тоном показывая, что официальная часть нашего знакомства закончена и началась неофициальная, дружеская. — Здесь вы командир. Опекать некому. Комдив в базе, а вы в море, на лодке. Мало того, на вас смотрит весь экипаж. Надо так знать дело, чтобы уметь помочь подчиненным в трудную минуту, правда?

— Так точно!

— А чтобы уметь помочь, специалисту-подводнику надо много учиться...

Комиссар говорил все то, что принято говорить в подобных случаях, но говорил искренне, от сердца, и поэтому обычные слова звучали не по-обычному, а проникновенно, подкупающе, доверительно.

— Победа рождается в упорном труде и учебе, — закончил Куприянов. — Я уверен, что ваш экипаж имеет все условия для того, чтобы в скором будущем выйти в ряды передовых кораблей дивизиона. А дивизион наш воюет, как вы, наверное, знаете, неплохо, — не без гордости произнес он. — Вы слышали о делах подводных лодок Сурова, Грешилова, Расто-чиля?

— О последнем походе Расточиля я почти ничего не знаю, — спохватился я. — Мельком слышал, что «Медуза» потопила транспорт и... потом оказалась в тяжелом положении.

— Этой аварией стоит поинтересоваться. Случай показательный.

Иван Иваныч рассказал о случае с подводной лодкой «Медуза», которая только два дня тому назад возвратилась из боевого похода. Боевое задание она выполнила блестяще — отправила на дно вражеский транспорт, груженный войсками и боевой техникой. Торпеды взорвались у его борта так неожиданно и с такой силой, что о спасении не могло быть и речи. Началось сорокачасовое жестокое преследование подводной лодки катерами-охотниками. В конце концов удалось их обмануть и уйти от преследования. Оставалось благополучно возвратиться в базу, «унести победу домой», как говорили подводники. Для этого надо было выйти из противолодочного лабиринта врага, форсировать плотное минное заграждение и пройти через охраняемые районы моря. Идя на позицию, «Медуза» имела много касаний минрепов и даже подорвалась на одной из фашистских мин. К счастью, тогда обошлось без больших повреждений. Лодка уже находилась под водой более двух суток. Электроэнергия была на исходе, требовалась строжайшая экономия. Процент содержания углекислоты в воздухе достигал верхнего предела. Ощущалось кислородное голодание. Барометрическое давление было высокое, люди учащенно и с трудом дышали. Но все это не могло омрачить радость победы.