Огонь, Вода и Медные Порталы
Шрифт:
Огневед выслушал Лукерью, посмотрел пронзительным ясным взглядом на племянницу и молвил:
— Ну что ж, коли сильно хочет помочь, отказать не могу. Смотри, девица, вон там, на лавке гора стираной ветоши, — указал рукой в сторону лавки под окном. — Бери ножницы, режь её на повязки для ран, да скручивай трубочкой, — перевёл взгляд на Любогневу. Любогнева стояла столбом, выражая полное недоумение и замешательство: «Они что, серьезно? Они, в самом деле, решили, что я буду что-то подобное делать?». — Что, мудрено? — усмехнулся старец и поднялся. — Ну, пойдём, учить буду.
Лукерья
Тяжко, с остановками и передышками, поднявшись на высокое крыльцо, вошла в горницу к княжичу и увидела свою пропажу. Настя сидела у постели малыша и с нежностью поправляла, укрывавший его, тонкий шерстяной плед. Окно в горнице было открыто.
Лукерья всплеснула руками:
— Окошко-то зачем открыла, Настюша? Протянет княжича!
— Не продует, тётя Лукерья! Сквозняка нет, окно далеко. А свежий воздух малышу нужен, как и нам с Вами. Душно в комнате-то! — мягко, но убедительно парировала Настя. — Вы не подумайте только, что я Вас учить взялась, — добавила мягче, — вовсе нет. Просто по опыту знаю, что парить ребенка не стоит. Одеяло тёплое с него тоже убрала. Вы уж простите, ладно? Ему жарко, он вспотел весь. Вот этого вязаного достаточно будет, — и улыбнулась, не нашедшей, что ей возразить, пожилой женщине.
Лукерья вздохнула, отчего-то легко приняв тот факт, что Настя точно лучше неё знает, как будет малышу полезнее и, вспомнив, о чем думала минуту назад, отправила девушку в стряпную избу:
— Скажи, что помощница моя, мол, Олег велел, — напутствовала Настю, выпроваживая на обед. Через минуту в дверь не то постучали, не то поскрёблись. Лукерья подняла голову от вязания. — Чего, вернулась, Настюшка?
Дверь приоткрылась и в горницу заглянула пышногрудая, улыбчивая девица. Позыркала по комнате большими круглыми глазами и, видимо, не найдя того, кого высматривала, натолкнулась взглядом на Лукерью и заметно смутилась:
— Ой… здрас-сьте! — выдавила девица растерянно и хихикнула.
— И тебе не хворать, девонька! — отозвалась Лукерья, ожидая объяснений, чего девушке понадобилось.
— А барынька-то наша где? Любогнева? — поинтересовалась девушка, плавно переместившись внутрь комнаты.
— Барынька твоя делом занята. А ты кто ей будешь? — снова, не переставая быстро шевелить спицами, подняла глаза от вязания Лукерья.
— Так Авдотья я, — представилась девушка. — Прислуга ейная. А там, на конюшне еще Деян — конюх наш. Я это, чего спросить-то хотела… Я спать-то могу и здеся, в сенях на лавке… А вот без еды никак не смогу. Нам бы еды какой раздобыть где…
Лукерья задумалась. А ведь и правда, Любогнева обмолвилась, что с ней прислуга приехала, но потом напрочь о своих людях забыла. Хороша хозяйка! И она, Лукерья, тоже этот момент совсем из внимания выпустила.
— Авдотья, — Лукерья взглянула на девушку, — чтобы остаться здесь, тебе придется работать в прачечной, али в стряпной избе, уж куда пошлют. И конюху вашему придется работать на конюшне. А ежели решите домой вернуться, так воля ваша.
Авдотья хлопала круглыми глазами, но впечатления глупой не производила.
— Тут уж как барынька
скажет, — нашлась девушка и снова улыбнулась.— Идите с Деяном в стряпную избу, скажите с Лукерьиной племянницей приехали в гости, — научила Лукерья, как быть. — У реки три бани, воды натаскайте к вечеру да дров.
Девушка расцвела улыбкой, кивнула:
— Благодарствуйте! — и выскочила из комнаты, только коса взметнулась за ней синей лентой.
Массивные пружинные ножницы давили на тонкие нежные пальцы нещадно, и Любогнева больше времени дула на налившуюся от опостылевшего металла мозоль, чем резала, брезгливо придерживая двумя пальцами, хоть и стираные, но всё же чьи-то старые портянки.
Она уже люто ненавидела и этого старика, увлеченно смешивающего на столе сухие травы, и весь этот, пропахший зельями и каким-то диким зверем, терем.
Любогневе вспомнились висевшие у батюшки на чердаке свежевыделанные медвежьи да лисьи шкуры. Вот те также на версту воняли псиной.
Любогнева устала и измучилась. Никогда еще ей не приходилось делать что-то настолько отвратительное и неприятное. Будь они все неладны, старик, тётка и их княжеские правила!
Девушка вскрикнула от боли, когда натёртая на ладони водянистая мозоль лопнула. Тяжелые ножницы грохнулись об пол с металлическим лязгом. Туда им и дорога! Любогнева хотела пнуть их изящным кожаным сапожком, но, поймав, направленный на неё, внимательный взгляд волхва, осеклась и, приложив немалые усилия, всё же сдержалась.
Старец отложил травы, поднялся и подошел к молчаливо негодующей помощнице. Взял за руку, развернув к себе ладонь с небольшой ранкой, затем перевёл взгляд на перекошенное злобой лицо девушки.
— Ступай за мной, Любогнева, — старец направился в примыкающую к горнице комнатку. — Эта рана — не рана. Сейчас помажем, дунем, и всё пройдёт.
Любогнева, сцепив зубы, поминутно напоминая себе, зачем она здесь, последовала за ним.
Небольшое помещение было сплошь заставлено этажерками и полками с зельями в стеклянных и керамических сосудах различной величины и цвета и благоухало так, что вздохнуть здесь было нечем.
Огневед снял с полки низкую пузатую банку тёмного стекла, пальцем зачерпнул из неё немного мази и нанёс на ранку, нянчащей руку, Любогневы. Подул, как маленькой и произнёс добрым голосом:
— Ну, вот уже и не болит, — посмотрел на девушку лукаво. У Любогневы опущенные книзу углы губ ушли еще ниже. Подбородок поджался. — Кто твои родители, Любогнева? — спросил старик.
— Отец — в купеческой гильдии состоит уж десятый год, — по привычке задрав нос так, что сумела посмотреть на возвышавшегося над ней волхва сверху вниз, произнесла Любогнева. У Огневеда вокруг глаз побежали морщинки. — А мать свою я не помню.
Огневед задумался на мгновение, затем промолвил:
— А нет ли у твоего отца каких-то особенностей? Может быть, он взглядом лучины зажигает, али ветер нагнать умеет?
Любогнева вытаращилась на старика: «Что за чушь он несёт? Разве станет батюшка такими глупостями заниматься? Слыханое ли дело, глазами лучины зажигать?!».
— Вижу, что нет, — сам себе ответил Огневед на интересующий его вопрос.
— В разъездах он всё время, не до глупостей ему, — строго ответила Любогнева со всем достоинством, на какое была способна.