Огонь войны и пламя любви
Шрифт:
— Неужто она так переживает за обертлугов? — сомневаясь спросил Ранарт.
— Переживает, — уверила его Рохана, — это очень добрая девушка.
— Да неужели! — с каким-то возмущением крикнул князь. — Прям душка она, верно?
— Послушай, Ранарт, если ты намерен отвлекать меня от работы, то я тебе это не позволю. Иди-ка ты в свой княжеский терем и отдыхай после трудов ратных.
— Не забывайся, Рохана! — глаза обертлуга гневного вспыхнули.
— Вот опять началось, — чуть слышно проворчала старушка.
Ранарт, разозлённый поведением женщины и раздосадованный отсутствием пленницы, быстрыми
— Ранарт! — окликнула его старушка, подавив смешок. — Куда же ты? Как же твоё ранение?
Ранарт с бешенством посмотрел на неё, скрипнул зубами и поспешил прочь.
— Князь ранен? — испуганно пролепетала Милена.
— Ранен, ранен, — усмехнулась Рохана, — только сам об этом ещё не знает.
— А вы знаете? — осмелилась спросить девушка.
Старушка лукаво посмотрела на неё и ответила:
— Старость моя многое знает и многое может разглядеть.
— И что опасная рана у него? — непонимающе моргала глазами девушка.
— Как знать… — пожала плечами Рохана, — это как события дальше будут разворачиваться. Впрочем, хватит болтать. Нам необходимо подкрепиться. Шоколад, помнишь? Давай быстрее, пока не пришёл ещё кто-нибудь.
Ранарт, взволнованный и злой, прошёл в свой княжеский терем и поднялся в зал. Там он уселся на резной деревянный трон и задумчиво уставился в окно. В таком виде застал его Грахт. Рыжий обертлуг тихо подошёл к другу, чувствуя его беспокойство. Некоторое время они молчали. Потом Грахт спросил:
— Как мать? Много ли раненых?
— Откуда ты знаешь, что я был в Покоях? — нахмурился Ранарт.
— Я видел, ты бежал оттуда, как ошпаренный, — отозвался Грахт. — Моя старуха, должно быть, болтает лишнего.
— Да уж…
— А как пленница? — добродушно поинтересовался рыжий обертлуг.
— Что вы все только и твердите про неё! — вдруг закричал Ранарт.
— Да никто про неё не твердит! — возразил Грахт. — Я вообще первый раз про Милену спросил с тех пор, как посланцы Варкана пытались её убить…
— Как же! — хмыкнул Ранарт. — Вы все только и думаете о ней.
— Кто все-то? — удивился его друг. — Все думают о войне, а не о Милене. Разве ты сам о ней постоянно размышляешь, вот тебе и кажется, будто остальным тоже не о чем больше думать.
— Не говори чушь! — взревел князь. — С чего это мне о ней думать?
— Да что ты орёшь? — в свою очередь разозлился Грахт. — Иди отдохни. Только вернулись ведь. После боёв тебе расслабиться нужно.
— Я сам разберусь, что мне нужно! — огрызнулся Ранарт. — Учить меня вздумали! Оставьте меня в покое!
Грахт, чувствуя в душе прилив злости
и не желая ссориться с другом, вышел из зала и поспешил в Покои для раненых.— Пусть мать подберёт тебе настойку успокоительную, — проворчал он.
Ранарт заметался из угла в угол, снедаемый непонятными ему чувствами. Он то злобно раздувал ноздри, то нервно смеялся. Пытаясь унять волнение, бушевавшее в груди, князь принялся чистить оружие, но мысли его всё равно неизменно возвращались к пленнице.
Тем временем Грахт, раздосадованный ссорой, поспешил к матери. Милена и Рохана только попили чай и убрали шоколад в потайное место. Дверь распахнулась, и на пороге замер рыжий обертлуг. Он принюхался, и глаза его лихорадочно заблестели. Однако он и виду не подал, что что-то привлекло его внимание. Вместо этого Грахт подошёл к матери и возмущённо проворчал:
— Представляешь, Ранарт совсем вспыльчивый стал. И нервный какой-то. Я только заикнулся про Милену, а он… — тут обертлуг осёкся, заметив девушку, вышедшую из подсобного помещения.
Милена замерла в страхе от услышанных слов.
— Ну и что наш князь говорит про Милену? — воззрилась на сына старушка.
— Да ничего такого, — избегая взгляда пленницы ответил Грахт.
— Наверное решает, когда меня лучше казнить, — едва не плача пролепетала Милена.
— Не говори глупости! — прервала её Рохана. — Князь тебя не тронет, уж будь уверена.
Но Милена лишь сокрушённо покачала головой. Грахт пристально посмотрел сперва на мать, потом на девушку. Видно было, что мучает его какой-то вопрос, но он так и не решился его задать. Милена же, накинув полушубок из звериных шкур, вышла на улицу. Грахт последовал за ней, оставив мать в недоумении.
Девушка брела, загребая сапожками белые хлопья. Она с грустью гадала, сколько же ей дней отмерила судьба в плену? И насколько ужасна будет расправа над ней гордого вулквонского правителя. Внезапно Милена остановилась, заслышав торопливые шаги за спиной. Она обернулась и увидела Грахта. Он сразу остановился, не желая её пугать. Вид у него был какой-то взволнованный. Он облизнулся, чем немало напугал девушку. Заметив её реакцию, обертлуг поспешил её успокоить:
— Милена, не бойся меня, пожалуйста… лишь выслушай. У меня к тебе дело есть…понимаешь…я хотел только спросить…
— Что ты хотел спросить? — с замиранием сердца прошептала Милена.
— Хотел у тебя узнать…не скажешь ли ты… может быть…
— Да говори уже, — потеряла терпение пленница, которая уже не так боялась обертлуга, видя его смущение.
— Не могла бы ты ответить на очень важный вопрос… — Грахт продолжал мямлить, не решаясь спросить что-либо напрямую.
Милена скрестила руки на груди и взирала на него с нетерпением.
— Ладно, — решился наконец Грахт, — так и быть, спрошу прямо: есть ли в Палатах для раненых шоколад?
— Что? — удивлённо захлопала глазами Милена.
— Шо-ко-лад, — прошептал обертлуг, — бесполезно отрицать его существование в закромах у моей матери, я учуял его, когда вошёл.
У Грахта в этот момент был такой идиотский вид, что Милена рассмеялась впервые за долгое время. Грахт и в самом деле выглядел, как ребёнок, выпрашивающий сладости. Это совершенно не сочеталось с его могучей фигурой и мужественным лицом. Девушку это развеселило ещё больше.